Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерВладимир АЛЕЙНИКОВ
ИСТОРИЯ ЕГИПТА
ИСТОРИЯ ЕГИПТА Сет убил Озириса — воскрес,
Как природа, радостный Озирис, Рассудил умерших он окрест, Ублажил живых, чтоб не бесились. Не шумят оазисы листвой, Приуныли нильские пороги, И рискуют люди головой, Подводя наивные итоги. Ах, на что уж темя напекло, А скребет кошачьими когтями На душе, как в пекле, ремесло — Мрут, как мухи, всюду египтяне. А жрецы на что уж молодцы, Забивают баки ротозеям, Чтобы шли в походы храбрецы По песку, что зыбок и рассеян. Так буквален верности букварь, Что не надо разбираться в оном, Составляя новый календарь В угожденье франтам-фараонам, — Все равно им мумиями спать Под высокой кровлей пирамиды, — Надо кровь почаще бы пускать Для острастки, впрочем и для виду. Вот и слышен топот по векам, И движенье обоюдоостро — Тяжело египетским войскам Покорять Синайский полуостров. Хоть арабы есть невдалеке, Да и войны частные зубасты, Гласных нет в арабском языке И полусогласные не часты. Чтоб не спутать дальние концы, Где набег победою не вырос, Заполняют дельные писцы До отказа каверзный папирус. Ах, умельцев вымерший оплот! Вытяжки целебные ремесел! Все они попали в переплет Времени, плывущего без весел! Как бы им ни весело жилось, Как бы им ни горько пребывалось, Кой-чего добиться удалось, И в руках добыча оставалась. Вот они безропотно идут В сумрачной рутине ритуала — Как же не оправдываться тут? Родина и то возликовала! Вот они возделывают ил, Милую долину изменяя, Высохший поругивая пыл, Бронзу в медицине применяя. Вот они дары свои несут, Судьбы отдавая на закланье, Каждый запечатанный сосуд Наполняя сном существованья — Ах, давно из нас веревки вьет Наслажденья рьяное горнило! Из кувшина долго воду льет Бог реки задумавшейся — Нила. Полнолунье волны серебрит, Допустив волненье до искуса, Нижут сердолик и лазурит, Надевая каменные бусы. Машут опахалами вокруг, Золотые падают подвески, В неустанном выборе подруг Каждое ухаживанье веско. Выгнет арфа гиблую дугу, Струны волокнистые разнежив, — Если войны счесть уж не могу, Страсти шелковистые не реже. Там она припрятана, ладья, Там она тоскует и тревожит, Чтобы настораживался я, По уши влюбившийся, быть может. Там она танцует для меня, Смуглою погибелью взирая, Даже постижение огня В зеркале своем не выбирая. Что ей отражения обман, Смутная скольжения гримаса, Выгнутый под выгодою стан И расположения прикраса? Что ей заточение да плен, Зыбкое светильника мерцанье, Путники, встающие с колен, Тленная наследственность свиданья? Вся она под звездами тепла, Вся на сновидение похожа — Словно притяжение вошла, Вытянулась попросту на ложе. Кто она? Не ведаю и я — Жрица? Наваждение? Изида? Выпьем-ка, наверное, друзья, Времени и чуду не в обиду! — ___ Не зачат ученый Шампольон, И Розеттский камень не исписан, И какой-то новый фараон В царство мертвых с почестями выслан — Все еще влечет его туда Теплое небесное теченье, — А страна привычного труда Продолжает жить без огорченья. Ну и геометрия взошла, Камни воздвигая по пустыне, Чтобы августейшие тела Бренной не утратили гордыни! А народ живет себе, как жил, Детскою забавой не считая Это перебрасыванье сил, И бесправна жизнь его простая. — И воскликнет в горе Ипусер: «Что случилось? Я не понимаю! Кто им подал дерзостный пример К разрушенью отческого края? Ныне перевернута земля, Как гончарный круг, рукою рока! Ныне нищий бывший с корабля На владельца вытаращил око! Девушка, что только лишь в воде На свое смотрела отраженье, Не бывая отроду нигде, — Во дворце вкушает наслажденье! Где закон? Кто прав? Кто виноват?» И тогда — предания гласят — И сбылось дождавшееся срока Предсказанье древнего пророка: «Будет все разрушено в стране, — Станет верхним нижнее, — померкнет Солнце, — на него тогда вполне Ты взирай не жмурясь, — не проверит Времени по солнечным часам Уж никто, — богатым станет бедный, И вельможа важный и наследный Все ничтожество познает сам!» — Так изрек когда-то Неферти. И в Египет, смутою объятый, Все вокруг сметая на пути, Как возмездье вторглись азиаты. — ___ Спит Москва. Виталий Пацюков, Признанный исследователь знанья, Точно отпущение грехов, Мне дарует дружбу и вниманье — Все ему понятно на земле, Названной Московией, — и, видно, Книги залежались на столе Вынужденно, преданно и скрытно, Тихими страницами шурша В мире обобщений и деталей, — И моя мятежная душа Вопрошает: «Что с тобой, Виталий? Где ты? Не уехал ли куда? Выбрал ли из вороха событий, Частые меняя города, То, что сокровенней и открытей? Близится неспешно Рождество, Юность вспоминается и младость. Как высокой веры торжество, Рядом есть Нечаянная Радость. О чередованье волшебства С таинствами снежного обряда! Сгинувшая осени листва, Выбранная облака отрада! Снег лежит повсюду и везде, Хлопья оседают на балконе. Где-то поклоняются звезде, Где-то доверяются погоне. Зимняя декабрьская пора, Краткие ухватки ветерана — Ветра, прилетевшего вчера, Вечера, взирающего странно. Города не сгинувшего гул, Дерева не согнутого вымпел. Что же до сих пор ты не уснул? Или что тревожное увидел? Нет! Не разрешаю я беде, Преданному дому угрожая, Холод, возникающий нигде, Вырастить подобьем урожая! Снег ли где-то сбрасывают с крыш, Форточки ли к ночи открывают, Ты не сокрушишь и сохранишь Тех, кто признают и понимают Чуткое дыхание мое, Теплое биение участья, — Дружеское вижу я жилье — Дай же им сочувствие причастья, Бог, сопровождающий людей В странствиях, причудах и покое! Жить бы вам четою лебедей — Вправе ль я предсказывать такое? Вправе! Благо дружбе не пропасть — Так она, чудесная, желанна. Все придет, наговоримся всласть, — Ну-ка согласись со мной, Светлана! ___ Чуть подальше, сразу за мостом, Дом стоит меж прочих, ну а в нем Друг мой проживает средь зимы С Лидою и малыми детьми. Веет пеньем — это ли не нард? Что лета! — Не так ли, Леонард? Пусть себе, несносные, летят, Музыку не трогая, как сад. О певец Неведомого дома! Сколько раз, течением влекомы, Виделись мы! — Так ли иногда Дружбою людей соединяет, Что разъединяет города, Облик укрощает и меняет, Но не пробирается в сердца? Что за беспокойство? Что за чувство? Где определение его? Книги нам не скажут ничего — Вот и проявление искусства! В роли летописца и отца, То ли умудрен, а то ль рассеян, В опыте не дремлющем остер, Ты не отрекался от России, Ныне превратившейся в костер, Снежный ли, осенний ли — кто знает! — Стекла ли двойные замерзают, Дети ли, как водится, растут, Время ли распахивает двери, В грустный зазывая институт, Где что ни мгновенье, то потери — Что тебе! Хранитель языка, Ты не предавал его — отселе Вынесший листву и облака, Рвение воинственное к цели, Смешанную кровь его и плоть, Жив ты — и хранит тебя Господь! ___ Посреди разборчивых запросов Александр Григорьевич Морозов Жив и существует, как всегда, Преданно, светло и бородато, — Даты, промелькнувшие когда-то, Дороги теперь, как никогда, Дружбою устойчивой и чудной, Праведной, живой и многотрудной, — Свидеться бы, что ли, Александр! Да не так поспешно, как на юге, Где растенья странны и упруги, Не поймешь, где мирт, где олеандр, И, однако, все многоголосье Зиждется на крепнущем вопросе: Что же нас с тобою занесло В милую Тавриду? Не бывало, Чтобы дружба просто миновала! Ничего быльем не поросло! Что теперь жилье твое? Что Алла, Ласкова, красива и умна, Словом, настоящая жена? Чаем угостила бы опять! Что твои причуды? поученья? Рукописи? гости? увлеченья? Вижу я, всего не сосчитать! Встретимся по-прежнему опять — Тут и разговоры, и зима. Жди меня — соскучился весьма! ___ Ну а ты, бесценный мой дружище, — На тебя уж все мои права! Что ты пишешь? чувствуешь? что ищешь? Для тебя — отдельная глава. У калитки ночью я стоял — И смотрел, как месяц слишком юный Ничего еще не предвещал, А купался в зыби тонкорунной. Там, на юге, поезд проезжал По мосту чрез реку невезенья — Точно на зуб зуб не попадал, Промелькнули свет и тарахтенье. Вот оно, вагонное тепло, Жизни отражение сквозное! Если уж кому и повезло, Нет его, наверное, со мною. Улица тянула фонари Бусинами долгого мониста, Точно уверения мои Или же намерения мглисты. Думалось, как десять лет назад: Вот оно, шальное выжиданье! Если что и скрадывает сад, Нет ему навеки оправданья — Что он безнаказанно томит, Тычется качанием в ресницы? Если он душою не кривит, Что ему когда-нибудь присниться? — Только не стоять настороже, Узкою дорожкою не ерзать, Пламени, воскресшему уже, Выплеснуть давая ариозо, Арию урезанного дня, К сумеркам сбегающего кротко, — Есть еще в запасе у меня Выдержка, сноровка и походка, Есть еще невысказанный град, Точно заточение в темнице, Там, где за преградами оград Рудами полны пороховницы. Юности дотошная пора, Детства говорящие тетрадки, — Что ж, что не окончена игра? Кто виновен в вящем беспорядке? Там, за уходящею молвой, С памятью поющею оставшись, С молодостью, заново живой, Встречусь я, не сгинув и не сдавшись. Там, за глубиной, наедине С зимнею приверженностью к людям, Зиждется предание во мне На переосмысленности лютен. Что за беспокойство мельтешит? Что за успокоенность мешает Тем, кто никуда уж не спешит. Так же, как рискует да решает? Вам ли, в повседневности влача Чисельную выгородку быта, С нами расправляться сгоряча? Будьте же заочно позабыты! Мне теперь понятно, отчего Правда уколовшая опасна! Нету ли в запасе у него Компаса, служившего прекрасно? Мне теперь понятно, почему Были в моде эти притесненья И всему, решительно всему, Находили люди объясненье! Что тебе сказать на это, друг? Выросли мы сами, без подсказки, И происходящее вокруг Выбрали, пожалуй, не из сказки. Сказочник в измятом сюртуке Нам не попадался поначалу, А потом настало вдалеке То, что никогда не замечал он. Лет не починить часовщику Маявшихся, канувших, пропавших, — Что же нам досталось начеку, В листьях заплутавшее упавших? Фертом выгораживая нрав Гданцевки, запрятавшейся в лицах, Город наш по-своему неправ И вдвойне оправдана столица. Пусть же остается над рекой, Выгнутой подобием валторны, Стойбище корысти городской Вместе с укоризною повторной. Да поднимет скрипку музыкант, Да поднимем тосты мы при встрече За любовь, за дружбу, за талант, За причастность к праведности речи! Да расправим плечи на ветру, Да раскроем очи, не старея, Присягая правде и добру На земле под небом Галилея! Там звезда над крышами встает, Поезда меж вишнями мелькают, И уют не вправе перелет Удержать — пускай не привыкают! — ___ Подружился с живописью быт, Нет ни перспективы, ни оттенков, Египтянок облик не забыт — Смотрят со стены, как из застенков, — Что для них условные тона, Пляшущих, танцующих, поющих! И кому сторицею сполна Я воздам средь месяцев идущих? Ну а берег зеленью зарос, Птицы-то вовсю расщебетались, Кошка одичала, как вопрос, — Так для нас на ветке и осталась. Тянут сети с рыбой рыбаки, Сыплются бесчисленные зерна, — Что за жизнь, однако, у реки! — И нужна, и в пользу, и проворна. А пирушки знати хороши — Знать, пируют лишь для удовольствий, Все у них в достатке для души — И гульба, и склады продовольствий, — Размечтались в неге голубой, Разметались по свету предвзято Иноходью кони боевой, Размычались малые телята. Сколько надо времени разлить По сосудам, звякающим тоньше, Чтобы гуси с росписи сошли Рим спасать — ни меньше и ни больше! Первыми стекло изобрели, Каменные здания воздвигли, В золотой египетской пыли Первыми помалу пообвыкли. Век тридцатый, скажем, миновал, Было в нем немало непростого — Ныне же в нем каждый побывал Даже до рождения Христова, Потому что в общем языке, Лучшем, чем, к примеру, эсперанто, Жизнь искусства вся невдалеке По природе правды и таланта. Средь зимы увидим мы на миг, Как оно навеки остается — По ветру колеблется тростник, Музыка изменчивая льется, Высятся колонны и врата, Битва по рельефам нарастает, — Вот она, святая простота! Остального жизнь не принимает. Камнерез ли ты иль ювелир, Зодчий, музыкант иль живописец — Мир тебе! Пусть высится кумир, Сгинет он — тебя взамен возвысят! Кто б ты ни был, мастер, суть не в том — Главное выносливость в творенье, Научись трудиться на потом — Сто потов, взамен — благодаренье. Дремлют ли в сохранности врата, Статуи похожи иль не очень — Что для них мирская суета? Пустяки и только, между прочим! Речь моя! Не в дружбе ли с тобой Горю мы внимаем и открытью? Море — осыпание — прибой — Медленное шествие наитья — ___ Как известно, кротость египтян Не могла с воинственностью сжиться — Им бы войны выбросить к чертям, Чтобы честно на поле трудиться, — Не было тогда у них чертей, Властвовали только предрассудки, — К пограничной движучись черте, Слыть пропащим тоже ведь не шутки. Как сказал однажды Геродот, Мол, Египет — дар, бесспорно, Нила, — Что же было все наоборот, И влекло, и тлело, и темнило? Что им то периоды менять, То сбиваться лишь на одиозность? Вроде их нетрудно и понять: Главная черта — религиозность. Было все единым божеством, Но, конечно, в разных проявленьях. Что им делать с диким кабаном? Числились животные в священных. Вот, к примеру, сцена наугад Из загробной жизни непонятной — Тут уж не материи распад, А суровый суд и неприятный: Коль душа виновна, то судья Превратит в ничто ее, помучив, Если же невинна — то, друзья, Положенье несколько получше — Как свершится властный приговор, Сразу после ряда очищений Обретает некий кругозор, Формулу условную прощений, Человечья чистая душа — И, к богам уж присоединившись, Больше не спеша, не мельтеша, Созерцает, воедино слившись, Совершенство существа, — таков, Вроде отпущения грехов, Сей обряд, — подробней и детальней Вам расскажет требник погребальный. — ГИМНЫ И МОЛИТВЫ
Богу Ра:
«Честь тебе, о мумия, что вечно
Возрождаясь только для добра, Поступаешь с нами человечно! Вечно молодое существо! Ты, производя себя на свет Ежедневно, — даришь торжество Жизни — и ликует целый свет! Ты для нас и небо сотворил, И окутал тайной горизонт! Все ты воссоздал и оживил! Не хвалить тебя — какой резон? Честь тебе! Плыви же по волнам! Если же идешь по небесам, Вся сопровождающая клика Испускает радостные клики!» Солнце над Египтом! Ты взошло, Опершись о каменные глыбы, — И молитву, чувствуя тепло, Записали праведники-скрибы. Все прошло — предания живут, Белые утаивая пятна. Спит Египет — мир ему и труд, Шепчущему глухо и невнятно! — ___ Ах, дождусь ли пламенного дня, Средь московских будучи ленивцев? Навестит, наверное, меня Леонард Евгеньевич Данильцев. Зазвонит в квартире телефон, Зашуршат, как слухи, манускрипты, — И тогда-то новый Манефон Сочинит Историю Египта. _____________________________________________________
Владимир Алейников — поэт, прозаик, переводчик, художник. Родился в 1946 году. Один из основателей и лидеров знаменитого содружества СМОГ. В советское время публиковался только в зарубежных изданиях. Переводил поэзию народов СССР. Стихи и проза на Родине стали печататься в период Перестройки. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Континент», «Огонек», «НЛО» и других, в различных антологиях и сборниках. Автор многих книг стихов и прозы. Лауреат премии имени Андрея Белого. Живет в Москве и Коктебеле. |