Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерБорис БОРУКАЕВ
ЖИВЯ НА СВЕТЕ БОЛЬШЕ ПОЛУВЕКА
ШАГАЯ ПО МАНХЭТТЕНУ Из тех желаний и мечтаний
все отмечталось, отбылось. Шагаешь меж помпезных зданий, скребущих небо вкривь и вкось. Не отчужденность, не опала, а просто быть привык один. На горизонт опять устало прилег гигантский апельсин, в диаметре почти что с палец. Сквозь тонкий, серый слой кулис смотрящий вниз другой скиталец лимонной долькою завис. Асфальт цепляется к подошвам. Авось жара спадет. Авось. Так будет впредь и было в прошлом. Все отмечталось, отбылось. Не посещает озаренье. У светофора на углу толпо-столпо-столботворенье хвалу рождает и хулу. И в миллионном поголовье не застрахован от тоски, но потешает здесь подобье фигурок шахматной доски. Король ступает осторожно, лишь по прямой ладья идет, ферзь без преград, ему все можно, а пешка – только шаг вперед, слон ходит по диагонали, конь, как положено, конем. И так они всегда шагали по одному, вдвоем, втроем... Ну, хватит, поразвлекся, ладно. Ты сам — какой-нибудь из них. Не так уж стыдно то, что стадно. Начни-ка лучше новый стих, о том, как ты манхэттно хмурый в толпище на исходе дня, как донимают мысли-дуры о людях, смысле бытия, как к апельсину-исполину наклонена земная ось, как груз потерь ломает спину, как отмечталось, отбылось. Я СПРОШУ
Не пойду я по лесу, не пойду я по полю,
по степям, горам, лугам тоже не пойду. Не пойду и к ясеню, не пойду и к тополю, к месяцу и облаку, осени, дождю. А пойду уверенно по пути привычному мимо всех посредников к другу напрямик. К искреннему, преданному, другу закадычному и схвачу единственного сразу за кадык. Охватила полностью горечь нестерпимая, пусть теперь познается он в моей беде. Я спрошу с пристрастием: «Где моя любимая, отвечай мне искренне, ты же знаешь, где». Друг ответит искренний, крикнет: «Ни фига себе! А зачем женился ты, какого же рожна? Да, была любимая, любимая была тебе, была тебе любимая. Теперь тебе — жена». КАК ДЕЛА?
— Ну‚ как дела? — при каждой встрече.
— Отлично! — в шутку и всерьез. Ответ бессмыслен‚ хоть и вечен‚ точь-в-точь как заданный вопрос. Большого пальца жест-бравада‚ конечно‚ должен подтвердить‚ что‚ в общем‚ все идет, как надо, и вряд ли лучше может быть. Пред кем хоть раз предстал я хмурым? Слывя в грохочущей толпе весельчаком и балагуром‚ служу по мере сил молве. А в этом шумном балагане за глупой маской шутовской не разглядеть того‚ кто ранен‚ кто плачет сердцем и душой. Здесь не в почете откровенья‚ поскольку вовсе не смешны взгляд‚ ищущий уединенья, и вопль‚ просящий тишины. Трясется жизнь в безумной пляске. И все труднее с каждым днем снимать невидимую маску‚ почти что ставшую лицом. — Ну‚ как дела? — Не отвертеться... Кривляйся дальше и смеши под невостребованность сердца, под раздвоение души. БОЛЬШЕ ПОЛУВЕКА
«Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу». Данте Алигьери Живя на свете больше полувека,
своей судьбины властелин ли, раб ли, входил всегда в одну и ту же реку и наступал всегда на те же грабли. Кончались мелью вольные глубины, а полумраком яркий лучик света. Я сотни раз любил и был любимым, и сотни раз не совпадало это. Вот берега. Близки. Но маюсь между. Переплываю вдоль все ту же реку, не утопив в ней тщетную надежду, живя на свете больше полувека. ШЕЛ ЧЕЛОВЕК
Шел человек. Шел дни, недели.
Лохмотья погружая в грязь. Без смысла всякого, без цели. Не чертыхаясь, не молясь. Над ним скворцы не щебетали, а издавали мерзкий визг. Висел на небе цвета стали перегоревшей лампой диск. Хранитель чистый белокрылый, махнув в отчаянье крылом, взмыл к ослеплявшему светилу и скрылся в небе голубом. Шел человек со взглядом зверя, с душою, полной пустоты. Он шел, смирившийся с потерей любви, надежды и мечты. БРУКЛИНСКИЙ СОНЕТ
Внизу гараж, массажный кабинет,
аптека, ресторанов вереница. Маца, кебаб, пельмени, суши, пицца. Тут сбор товарищей на вкус и цвет. Вверху эмоции бьют через край. Танцуют греки хороводный танец. Лендлорд — еврей, а супер — мексиканец. Из окон виден маленький Китай. За стенкой рэп. Туда не всякий вхож, поскольку семь денечков на неделе под кайфом веселится молодежь. Себя буквально держит в черном теле. И полон ощущенья, что живешь в пятидесятизвездочном отеле. ОБЛАКО
Ты воспари, мой белый конь, мой верный конь.
Отныне алчу перейти с тобою грань я. Седое облако крылом слегка затронь, чтоб обрело оно иные очертанья. На васильковой высоте яви сперва лицо той женщины, которая любила. Затем в уста вложи обычные слова. В словах обычных есть целительная сила. Еще, возможно, не проиграно пари с собой вчерашним. Перейду — переболею. Мой белый конь, мой верный конь, ты воспари над разрушительною гордостью моею. ______________________________________________________________________
Борис Борукаев — поэт. Родился в 1956 году в Одессе. Живет в США, в Нью-Йорке. Автор многих публикаций и двух книг. Член Союза писателей ХХI века. |