![]() Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерВероника ДОЛИНА
А ФОНАРИК ГОРИТ
* * * Совершенно случайно на этой Земле
Кто то светит фонариком в паюсной мгле, Где тяжелая падает с неба вода, И попробуешь — да не сбежишь никуда. Совершенно случайно фонарик горит И негромко, печально со мной говорит: Не пытайся бежать. Может, это и мгла. Но и ты бы иначе дышать не могла, Кроме как в ожидании чуда, луча. Хоть и мрачно покуда — но силы ища, Ты оглянешься и обживешься вполне. Да и еще иероглифов вон на стене Понапишешь и к строчке пригонишь строку. В этом деле бессрочном и я помогу. Ничего не пойму — кто со мной говорит. Но стучу в мою тьму. А фонарик горит. * * *
Будешь петь еще как птичка,
И гореть еще как спичка, На закате ль, на заре. Твой песок еще не взвешен, Порошок не весь размешан В чайной ложке, в серебре. Будешь, будешь плакать тонко. Голосок нежней ребенка, Вороненка, голубка. Ранка заживет покорно, Не откроется повторно, Не развяжется пока. А уж если птица плачет — Это что-нибудь да значит. Значит — больно в самый раз. Горлу птичьему стараться. Горю быть. Душе смиряться. Режь мое стекло, алмаз. * * *
И наступит ночь, и придет непременный день.
И куда же я денусь — да я никуда не денусь. Смотри же, не напиши же мне пошлотень. Я очень и очень на это, мой друг, надеюсь. Твоя женщина хочет и право имеет знать, Какой ей положен формат или может отпуск. В твоей семье никто никого не хотел пинать. Никто никого не пинал — ни твой отец, ни твой отпрыск. Что-то с ней непонятно, но вряд ли она простит. Она пригубила бейлис, но как-то грустно. Еще не плачет, но косточками хрустит, Такие тонкие пальцы, а столько хруста. Все это ты хочешь поведать мне. А зачем же мне? Хотя я и ловко прячу свою убитость. Мне кажется, я на дне. Или на луне. Ее привычки. Капризы. Болезненность. Домовитость. Боюсь я тебя. Ты рад сообщить вполне — Что я твой глоток, твой воздух и передышка. И твой терапевт говорил с тобой обо мне. Смотри же — не напиши. А не то мне крышка. А потом пролетает ночь, наступает день. И куда же я денусь. Да я никуда не денусь. Ты смотри, не пиши мне эту всю пошлотень. Я вот очень и очень на это, мой друг, надеюсь. * * *
С тех пор, что этот свет во мне горит, —
Все прочее со мною говорит Гораздо тише, нет привычной давки... И боль, та, что ворочалась во мне, И сцены — приключения во сне, И явь. Все-все подвинулись на лавке Подземного жилища моего. Хранилища неведомо чего. Какого-то порохового склада. Все испугались, замерли, глядят Так робко. Или вовсе не хотят Меня предупредить. Но и не надо. Горит и ничего не хочет знать. То вроде изнутри начнет пинать: Смотри сюда, ты вся уже другая... Другая? Я растерянно спрошу. Но я одним дыханием пишу. Но я как было — не предполагая... Другая. Ты взрослей на много дней. Ты вся пороховая, бог бы с ней, С тобой, другой, но ты — не домик с птичкой. Выходишь ли еще в свой мир земной, Заглядываешь ли к нам в мир иной — Ты порох и рука с горящей спичкой. С тех пор, что вижу свет на глубине, В колодце, в подземелье, там, на дне, С собою говорю — я выжидаю. Сбегутся дети. Вся Москва моя. Вся профессура кройки и шитья — Все будут видеть, как я выжигаю. * * *
Почему-то приснилось — беру я себе билет
Прямо в космос глубинный, беру, не смотрю на числа. Я в весеннем пальто. Неизвестно сколько мне лет. Я с собакой лечу. Без собаки нету и смысла. Почему-то с собакой. Лечу как к себе домой. Не желаю писать, звонить или делать знаки. Кому надо — знает где я. И боже ты мой, Что я буду делать в воздухе без собаки. Почему-то без книжки. Когда я летала без книг? Никогда, пожалуй. Но где мой Умберто Эко... А теперь пожалуйста — десять часов как миг. Потому что полет так естествен для человека. Почему-то уже прилетела, и вот беда: Нет при мне паспортов, ни моих номеров мобильных. Но открыты ворота. И я прохожу туда, Где не нужно земных пустяков обильных, дебильных. Почему-то снится — иду я собакой, а что, Вдоль реки, пожалуй, одуванчик, чертополохи. И на мне весеннее легкое то пальто — Я уже сказала — что не помню какой эпохи. Я совсем не знаю — куда нас звезды ведут. Мы смеемся с собакой. Мы главного не разглядели. Да, летели долго. Но, может, нас и не ждут. И совсем не ждали. А мы уже прилетели. * * *
А какие мои обстоятельства
Оказались сильнее всего? Это те, что сильнее предательства. Так немного, почти ничего. А какие еще обстоятельства, Оказались других не слабей? Это те, что сильнее приятельства, Ненавязчивой тяги людей. И последнее есть обстоятельство Оказаться не против — а за. Дополнительное обязательство — Напоследок не прятать глаза. * * *
Напелась, насмотрелась сгоряча
Стихов своих и прочих сновидений. Еще и разгорелась как свеча, И разогрелась вся среди радений. Пол подо мной потрескивал весьма. И небеса клубились, подступая. Когда б не эта певчая зима — Куда б девалась боль моя тупая. Ее ведь только так уговоришь. Она с размаху бьет и не жалеет. Пожалуй, так до углей и сгоришь. А рукопись, быть может, уцелеет. * * *
Особенно-холодные слова.
У них такое место под луною, Что, сколь бы ни болела голова, Они еще играть хотят со мною. Прикинутся обычными.... и вот Приблизятся и россыпь ледяную Насыплют мне в растерзанный живот И оседлают ось мою спинную, И ну ее тереть и натирать Таким каким-то новым красным снегом. Хотелось бы по цвету выбирать — Но алое идет за нами следом. За белым и за черным, тут как тут. Оно глядит в окно ручным медведем. Не черным и не белым. Пять минут — И мы с ним далеко уже уедем. Кто на морозе жил, чья голова Всегда трезва, и считана минута — Тот знает все холодные слова И алых слов не помнит почему-то. * * *
Говорить из какого теста я —
Только зря будоражить Москву. Я седьмую собаку пестую. Я седьмой свой десяток живу. Я смешная, но я черноглазая. Я не жаворонок, не сова. И алмазами, а не стразами Переполнена вся голова. Рассуди, я с собакою топаю По Садовой две тысячи лет. И такую-то видит утопию Неизвестный неместный поэт. Видит он, как некрупная женщина Зажигает под вечер свечу И, женьшеневый смысл не нашедшая, Говорит себе — чуда хочу. Ну и что, что молчаньем наказывал. Ну и что, что стихами сорил. А зато о любови рассказывал. И о детстве своем говорил. А читать по губам ее глупости, Не меняясь почти что в лице — Каждый может на маленьком глобусе. И на нашем Садовом кольце. * * *
И ведь только что наблюдала сияние силуэта.
Весь твой опыт расхристан, измучен и недвижим. И тут-то сценарий жизни чуть знакомого с тобой человека Перестает почему-то быть чужим. И ты видишь юность его, и маму его, и детство. И проматываешь нелегкое и непростое хотя игровое кино. И отмечаешь родство, по крайней мере соседство. Хотя и давно это было, и быть не могло, или было давно. И ты видишь женщину. Чувствуешь, слава богу, тепло ее красоты, лучи от ее лица. И это будто за стенкой, через дорогу. Через утолщенное стекло рассматриваешь без конца. И видишь подробности, странности и оттенки. Сдавайся, сдавайся, ну что там такое внутри. Не признавайся ни в чем, даже у самой последней заслонки, конфорки, стенки. Не признайся. Не верь себе. Не говори. * * *
Разве дело в его заоконности,
Это ж на расстояньи руки. Дело все же в моей беззаконности. В неоконченности строки. Не в моей же улыбке замученной, Как в чернильнице кровяной — Брать слова для скандально заученной Школьной сценки за слабой стеной. Там, в окне — не февраль, а весенняя Репетируется кутерьма. Дотянись же рукой до спасения. Дотянись — и вернется зима. И машина покроется инеем. А внутри все светло и тепло. И одним исцеляющим именем — Мы еще отогреем стекло. Ограничусь пока подоконником. Это тоже причуда и чудь. Никогда не была я законником. Беззаконником — разве чуть-чуть. Под стеклом — под водой — под морщинами Закипает живая вода. Без защитника так без защитника. И без глупостей, и без следа. ______________________________________________________________________
Вероника Долина — поэт, композитор. Окончила отделение французского языка МГПИ им. В. И. Ленина. Автор многочисленных книг стихов и песенных альбомов. Выступает с концертами в России и за границей. Публиковалась в журналах «Континент», «Грани», «Аврора», «Новый мир», «Дети Ра», «Зарубежные записки», «Иерусалимский журнал». Член Союза писателей Москвы (с 1991), Русского ПЕН-Центра (с 1997), Союза писателей XXI века (с 2011). |