Свежий Номер

№ 10 (168), 2018

Я родился в раздолье русском,
За рекою, за лесом — там
Облака голубой капустой
Плавно катятся по волнам.

Там у нас пузыри в кадушках,
И за плесами, за мостом
Мечет солнце икру по кружкам,
Бьет стерлядка косым хвостом.

Разойдись, расступись, столица!
В мире каждому ведом рай.
Дайте родиной насладиться,
Накружиться средь птичьих стай!

Там, за дальними небесами,
Где медведи пасут коров,
Я услышу хоры Рязани,
Словно гулкую в жилах кровь.

Что за песня? Пойду я следом
И прислышится невзначай:
Тихо бабушка шепчет деду:
— Люльку с мальчиком покачай! —

Это я там проснулся, что ли?
И закружится потолок,
И застонет в копытах поле,
И в глаза полетит песок.

Эта скачка на смерть похожа.
Жжет десницу звезда полей.
И — ножом по ухмыльной роже —
Пляшет во поле Челубей.

Мы такое не раз видали:
Луч у ворона на крыле,
И рязанские свищут дали
На ордынской, дрожа, стреле.

Русь! Пора за себя, за брата
Постоять, разогнать чертей!
Эко пашня твоя разъята!
Эко мутен стал твой ручей!

Я кричу! Я вздымаю руки,
Поднимаюсь на смертный бой!
…Дед спросонья качает люльку,
Шепчет бабушка: «Спи, родной».

Их любовь мне и рай, и лето.
Сердце бьется ровней, теплей.
Так спасибо, Господь, за это,
На душе мне теперь светлей.

Вот идут косари туманом,
Растворяют себе простор.
И татарник по злым бурьянам
Мертвый падает под бугор.

Время движет, снега несутся,
Рвут столетия, в прах круша.
Но не может душа проснуться,
Как не может уснуть душа.

В этом снеге француз и немец
Опочили в полях Руси.
Шепчет бабушка: «Спи, мой месяц.
От лихого тебя спаси».

Я люблю этот край подсвешный,
Где на взгорок через луга
На молебен рядком неспешным,
Как монахи, идут стога.

Я люблю эту дымку, заводь,
Золотое урчанье пчел.
Грозной тучи ржаную память
Я по этим полям прочел.

Но и в зиму, где зори в дрожи
Глухариную алят бровь,
Повторяю: спасибо, Боже,
За дарованную любовь.

Огневица прошла по лесам и болотам Мещёры,
Запалила брусничные угли в сосновых борах.
От Криуши до Сынтула солнце накрыло озера,
И в березах заветрилось золото на куполах.

Стали травы кудлаты и путаны, словно овчины.
И упруги, как юные груди, холмы облаков.
И набухли соски, засидевшейся в девках рябины,
И хмелеют ветра от настоя лесных кабаков.

И тяжелые, черные грузди настырно, угрюмо
Прорывают покров под тяжелым напором земли.
И в пыли тополиной негромкая, древняя Тума
В бортовые машины ссыпает тугие кули.

Кулаки золотистой картошки, литая капуста…
Колокольные звоны и звоны осенних берез.
Пролетят журавли — вот и снова становится пусто,
Только синие лужи поутру оближет мороз.

А вдали, на реке, где-то в Клепиках или в излуке
У Мартына привольного бьются о берег мальки.
И стоят в торфяном полумраке зубастые щуки,
Неподвижные щуки, тяжелые, как топляки.

Вот и гуси летят, оглашая прощанием веси,
Вот и серые гуси родную покинули сень.
А под ними лесов и болот неумолчная песня,
А под ними плывут и плывут образа деревень.

Я тебя уведу за сосновые тихие скрипы,
Где ромашковый ветер целует румянец реки,
Где в малиновом звоне медовые плавают липы
И березы на взгорке пульсируют, как маяки.

Ох, как хочется плыть в корабле этом не кругосветном
Мимо птичьих восторгов, холмов и понурых овец,
И уткнуться в стожок за деревней, за домом последним,
И услышать, как небо плывет возле наших сердец!

У обочины белые бабочки вспыхнут — и сядут.
Колесо разомнет по дороге скрипучий песок.
И от баньки дымок посочится, как вечер, по саду,
И на синем окошке вишневый затеплится сок.

И осядут за лес облаков истонченные плиты,
И огни над землей поплывут, покачнувшись едва,
И сады соберутся для тихой вечерней молитвы,
И листва пролепечет свои золотые слова.

Паутинка — струйкой молока,
И покой, как матушки рука…

Разводит вечер мяту в стоге сена.
Стрижет дергач столетнюю траву.
 — Живу я здесь, — мне говорит Евгений.
Я отвечаю: «Тоже здесь живу».

— У нас не просто все, не все снаружи.
В любом селе — свой ветер, свой мороз.
И потому мне согревает душу
Вот этот хилый выводок берез.

Не все так просто, нет, не все так просто.
Но мне любовью, словно сердцем, зрим
Сосновый поминальный дух погоста
И твердый запах синеоких зим.

Лесная Русь… Скиты, пожары, броды,
Старообрядцы и татарский путь.
Такое тут намешано в болотах,
Что поколеньям не перешагнуть.

Не все так просто. Сердце что-то ищет.
Какого рая? Из каких веков? —

Закат поет. Он петухами вышит
На ситцевых рубахах облаков.

— А только здесь-то и жива природа,
Жива душа для правды и обид.
Не всю любовь отняли у народа.
— Живу я здесь, — Евгений говорит.

И выплыли чубатые туманы,
И вынесли лодчонку на простор.
И царственные лунные поляны
Нас уносили за сосновый хор.

И вновь Евгений смотрит через дали:
— Я лето не люблю. Уж больно в нем
Премного ликованья, а печали
В России больше. Мы ведь тут живем.

Нам ближе ко двору весна да осень:
То счастья ждем, а то и грусть мила… —

Рогатые деревья, словно лоси,
Ночные разрывают трепела.

Скопа заре бросает рыбьи кости.
И луч скользит по глади, как змея.
Евгений говорит: «Не все так просто».
— Но как желанно, — отвечаю я.

Умоешься — и рыбой пахнет воздух.
Откроешься — и ты непобедим.
Топляк со дна разглядывает звезды
И Млечный Путь склоняется над ним. —

И мы плывем. И нет над нами рая,
А он вокруг, а он внутри болит.
Дыханьем сосен лето догорает,
И сердце, словно угли, шевелит.

Живу один в деревне.
Смотрю на облака.
И ехать в город древний
Не хочется пока.

Сквозная паутина
Летит через сады.
Колодец и рябина.
Несу ведро воды.

Ловлю себе рыбешку,
Копаю огород.
И бродит кошка Прошка,
А, может, это кот.

Ах, Прошечка, не балуй,
Ходи — и хвост трубой!
Взгрустнем еще, пожалуй,
По рюмочке с тобой.

Я старомоден, как двадцатый век,
И не люблю компьютеров и клипов,
Но радуюсь, когда мерцает снег,
И синева оттаивает в липах.

Зима-гулена шубу распахнет,
Продышит солнце луговую кочку
И потечет по крышам первый мед,
И выйдет поле примерять сорочку.

А я и рад, уставший человек,
Что нету ни звонков, ни интернета,
Что мне в окно, слегка замедлив бег,
Сирень бросает росные букеты.

Волна качнет упавшую сосну,
Ее омоет нежно и заплачет.
Я до утра, наверно, не усну,
Такое видеть что-нибудь да значит.

И не хочу иного на веку:
Кружил бы лист рассветную поляну,
Где шмель усердно молится цветку
И соловьи пьянеют от тумана.

Вздрогнет березы осенняя люстра
И полетят медяки на траву.
Белые грузди, черные грузди
Неторопливо под елями рву.

Белые грузди. Черные грузди.
Что ж это грусти — через края?
Где-то высоко небесною Русью
Мамочка, мама проходит моя.

То пожурит меня дождиком синим,
То приголубит певучей волной,
Выйдет лучами над полем озимым,
Светом незримым взойдет надо мной.

Плавно река устремляется к устью,
И уплывают дремой веков
Белые грузди, черные грузди
Грустных, осенних, сырых облаков.

Обочина стремительного мира.
Промчался поезд — и угасла даль.
В известке станционного сортира
Навеки замурована печаль.

Коза у покосившейся ограды,
И пыльный свет нестройных тополей.
И здесь живут, и здесь чему-то рады,
И здесь хватает муки и страстей.

Все на виду: из бани струйка дыма,
Девчушка на качелях. Чья-то песнь.
Промчался поезд — мимо, мимо, мимо.
Никто его и не заметил здесь.

Вишни падают. Вся земля под деревьями — сыпью.
Подобрав гребешок, как заплата цветная, петух
Боком, боком, вприсядку по грядкам шаги свои сыплет.
И угрюмой индюшкой уткнулся в корыто лопух.

Я люблю это время молочное в сахарных осах.
Тонкий ломтик луны у горбатых под сеном телег.
И все смотрит куда-то сквозь поле и небо береза.
Что-то знает душа, но не может понять человек.

Бор певучий, бор колючий,
Снега раннего посол.
Но светло в ночи дремучей
От мерцанья дальних сел.

Потому тепло салазкам
У двора в сенцо прилечь,
Что звезда расскажет сказку
Про Емелю и про печь.

Ветер голосом утробным
Дышит в трубы — снега свист.
Разворачивает ребра
У гармошки гармонист.

«Покрова! — поет хрипато. —
Выйди, милка, обними!
Мы и пряником богаты,
И богатые плетьми.

Как глаза твои голубы!
У меня душа — в разбой.
Постели медвежью шубу
Полюбиться нам с тобой!

Пьет просторы ветер дикий.
Осветила сердце Русь!
Я умоюсь земляникой,
А метелью оботрусь.

Мне по сердцу наша местность
В золоченом блеске зим.
По дороге скачет месяц —
Волки гонятся за ним.

От полей простором веет,
Дышат снедью погреба.
У меня, что крест на шее, —
Деревянная изба».

Гармонист о кнопки точит
Пальцы грубые — А-ха! —
И гармонь горит, клокочет —
Задыхаются меха.

Я колю дрова — не поддаются.
Жила к жиле — скрученная прядь.
Вот присяду малость раздохнуться,
Годовые кольца посчитать.

Круг — потоньше, а другой — потолще,
А в ином — дожди и холода.
Это значит, у деревьев тоже
Разные сбываются года.

На ветру просушатся поленья,
Наберут последний солнца свет.
Вот и я стал крайним поколеньем:
Ни отца , ни мамы больше нет.

С думами о всех моих утратах
Брошу в печь полено, вздерну бровь.
Ярко полетит огонь крылатый,
Запоет про первую любовь.

И ему невольно подпевая,
Загрущу о юности всерьез.
Изумрудным, захолустным маем
Бьются в небо родники берез.

И гудят поленья, тянут выи.
Огонек играет гребешком.
Догорают кольца годовые
Петушиным трепетным пушком.

Гляну в угол. Строгие иконы
Безотрывно смотрят на меня.
И поёт огонь, гудит и стонет,
Как гудит и стонет кровь моя.