Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовНиколай КАРАМЕНОВ
ЖЕНЩИНА ЛЕДЯНОЙ ВОДЫ
* * * Женщина ледяной воды. Снова по дню
равномерно ступает солнце, похожее на розовую ступню. Небо — нонсенс, ибо обязано находиться ниже, нежели облака, — под податливой твердостью пятки, и выглядеть совершенно невнятно — смотри на него хоть вблизи или, даже, издалека: просто пятна, когда под наседкой цыплята или после ремня сыромятного кожа рваными клочьями смятая — не заканчивающееся распятие, вечно длящаяся казнь без последующего вознесения; монотонно-истошное пение, дерзновение в виде сопения. Не поймешь, где собою холуй или свинья унавоживают грязь. По этапу уводят облако (не дай Бог, чтоб не стало колоколом), отказавшееся гуще вспучивать бледно-жиденькую полосу пелены наплыванья на взгляд тумана, протяженность которой всегда постоянна, — от обмана — в грезу, через холм перетаскивают волоком, оставляя глубокую борозду. В общем зрится могучий солярий, в коем солнце ногой на кадык. Тучам кучами быть поручено. Если нет — их всех сразу на нары, а внезапно пролившийся дождик арестовывается, как карбонарий… Женщина ледяной воды. На невзрачную выпуклость дня непомерно большое светило налегает, чтоб заслонять. И, в итоге, ни света, ни сумерек, а направленье вперед чуют, будто бы куры в курятнике, где оказался хорек, по внезапно наплывшем зловонию, распоротому животу. Одурманенность бойней, что прет прямо в нечто, точнее — под хвост коту, и при этом истошно отплясывая хороводом, а, может, гуськом. В экзальтации дело десятое — пяткой или носком наступают на горло. Важнее — познать азы: чем сильнее затягивать шею, тем больше багровый язык вываливается на подбородок, пытаясь все тело облечь в подергивающуюся оду, в торжественную речь о близком счастливом грядущем. От горя и до беды кликушествующие и снующие заводные игрушки плюшевые. Женщина ледяной воды. Выжатый день опять якобы разрастается, по сути, двигаясь вспять. Время либо смерзается, либо обратно течет. Смерд, как всегда, расслабляется, заносчивее кулачок сжимая в своем кармане — надежно и в глубине. Процессу его вытаскивания, как трупу, что на войне уткнулся лицом в дно окопа, подмога нужна другой руки, в кулачок не сжатой, но виртуозно лихой, выдавливающей по локоть, буквально в один присест, извечный для всех холопов подобный эрекции жест. И так вот нахрапом, галопом, по тысячу лет истоптанному пути, обычно гоп-стопом, костляво-мясистым потопом охотиться за судьбой. За внутренне массам присущее подтягивание будущего, но сквозь разухабистость гульбища откармливаемых на убой. Не важно — отарами, стаей, копыта, возможно, оскал, — по очереди спаривающиеся — с Безмерной, ее обласкать, как самку, никто не способен, лишь только навалом орды, то слюни пуская, то сопли, нагайками или оглоблями… Женщина ледяной воды… * * *
Средоточие варваров не устремляется в небо кроной или же осью:
проще сравнивать его с вытянутым пятном отслаивающейся от осени стаи взвинченных птиц, когда убегаешь в высь взглядом, словно крепко привязан к гортанному зову пожелавших налипнуть на Ирий, поскольку для варваров от ничтожно-простого дорога к лукаво-настырному меньше детского шага: полоска далекой границы разветвляется в сетку морщин на измученных лицах тех, кто ею себя будоражил, только лишь уплывая, как добыча, которая схвачена гончими сквозь изорванные фрагменты пейзажа, затопляемого захлебывающимся лаем обезумевших псов, к какому ни есть, но к Эдему. Средоточие варваров больше похоже на сон, который закрыт на засов и разгадывающий дилемму — как бы выйти из плена, не тратя усилий на превозмогание лени. То ли стены, когда по ним шаришь ладонью, а, может быть, старость.., средоточие варваров инеем хлещет в продрогшую кровь, превращая ее еще осенью в заросли предстоящей зимы. А после — тот стонущий хруст, будто лед под ногами внезапно разверзся, открывая глазам до лепешки приплюснутое и подрагивающее в перхоти совершенно седое яйцо, в котором и прячется сердце средоточия варваров: мятущееся копошение черных пятен и точек, для коих устойчивый Ирий сфокусирован в абрис бегущей мишени. * * *
Сквозь последнее пиршество осени
поворачивание головы петуха взъерошенного. День, внезапно засеменив только инеем, вдруг надвигается крошевом ледяного и желтого — в крапинах бурого цвета. От сочащегося плода отделившейся цедрой, вне прямого влияния солнца, ветшает ландшафт, однако, высплескиваясь в первозданном и зыбком своем эпицентре угасания в сумрак багрово-сочащимся гребнем, словно бы над отверсто лоснящейся раной полуобморочным пошатыванием ее же самой. Точно бы настоящее переместилось в прошедшее: время, что иссякло, в грядущем терялось корнями. Под украшенной острою шпорой ногой возвещающего зарю пернатого — ртутное мельтешенье остатков луны, и с запада воздевание к небу беззубой десны, но сразу проглатываемой длинновытянутой, под ней находящейся шеей. Обслюнявленным пальцем ероша опавшие листья ветер тщится продать обветшалость дешевле, чем она бы и стоила, если б была нарисована… То есть мнится: последняя пиршества истина состоит из процесса, когда уже в плотно спрессованном, без остатков парения, в жмых превращенном пространстве одинокая птица оттачивает зрение, ибо день норовит свой пылающий срам унести за свои же пределы, оставшись осклизло-вспотелым фоном, а может быть, призраком половозрелого изнывания вкрадчивых сумерек, в коих нет места предутренним ожиданию либо, хоть слабой, надежде. В результате, как будто бы кляпом закупоренный, состоящий из актов жевания вспученным лежбищем, крик пернатого вновь возвращается вспять, к гортани. Да и птица, совсем поглощенная осенью, превращается только в ее очертания. Николай Караменов — поэт, филолог, литературовед. Живет в Украине, в городе Александрия Кировоградской области. Печатался в журналах «Дети Ра», «Другие берега», «Склянка Часу», «Крещатик», «Новый Берег».
|