Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий Номер«Сны о Грузии» на карте генеральнойРавиль БУХАРАЕВ
МЕДОВЫЙ АВГУСТ
грузинские картины Пантеон Снегам на хребтах не растаять.
Грехи и огрехи прощает суровая память Куры и Метехи. Дожди пробуждают Ширшовис*, и темные выси диктуют российскую повесть платанам Тбилиси... Вот повесть: герой невозможный, расчет и обида... Восходит рассвет осторожный на гору Давида, и там, где дожди на излете бормочут бессонно, — надгробие в маленьком гроте в тиши Пантеона. Покоится в скальной породе, мытарства изведав, министр и поэт по природе, А. С. Грибоедов. Взалкавший признанья, далеко от счастья и горя, лежит, вознесенный высоко над уровнем моря... * Горная улица в Тбилиси
Здравица
Грузинской трезвости урок:
мозг отягченный — мягче воска. Заздравный пригубляет рог Князь Чавчавадзе, тесть и тезка. Лень. Зелень. Алазань. Вокруг — обетованная долина беспечности. В кругу подруг смеется мелодично Нина. Ее блестящие зрачки смущают плоть, шепча невольно: жена... И девочка... Очки что стали дымчаты? Довольно пить... Пир в разгаре! И вино из Цинондал благоуханно. Хлопочет ласточка умно под крышей старого духана. Среди семейственных забот достойна восхищенной оды расчетливость ее хлопот — священнодействие природы. Да, Нина вправду хороша. Но, как ни высока награда, — строптива русская душа! Жестока и темна досада на искус: быть, как все. Судьба — суд над собой, отчаянье — речи о личности; она — раба тщеславья, горечи и желчи. Се — человек. Исход же прост: иссякнет и вино в маране, но русский пасмурный погост скучней надгробья в Тегеране, иль где-нибудь... У тамады стал голос выше на полтона: Алаверды! Алаверды! Вам слово, Александр, батоно! Бессонница
Противоречья бес увечный,
шепча, с моих не слазит плеч. О, тяга лечь, чтоб стало легче прослушать вкрадчивую речь: душевное здоровье — повесть, в которой ночи напролет хрипит талант, бунтует совесть, спать честолюбье не дает. Где в жажде оказаться праздным, за две страницы до конца, похмельный мозг горит соблазном влить в череп капельку свинца. Душевное здоровье — влажность на неподвижной коже лба, когда во сне сдираешь тяжесть с окостеневшего горба. Лежи и мучайся, изверясь в простой возможности — заснуть. Душевное здоровье? — ересь, сомненьем гложущая грудь! Измученный угрюмой ленью, молись, не помня про дела, чтобы любовь сырой сиренью по сонным векам провела. Тогда глаза раскроешь настежь, и счастье ощутишь в одном: что ты живешь, здоровый насмерть на этом свете проходном! Сады цинандали
От чего, милый друг, и по чем
вы печальней и чопорней стали среди чувственных роз Цинандали, в красном доме, овитом плющом? Оттого ль, что в предутренней мгле, в чуткой зале, где царствуют блюдца, обрели двойника-сластолюбца в неподкупном зеркальном стекле? Что грустнее магнолий в цвету? Что чудесней цветущих магнолий? Влюблены вы?! Давно ли, давно ли вы не эту любили, а ту? Все одно — впереди, позади — эта хмурая ненависть, эта благодать кахетинского лета, тихоструйность и холод в груди. Да, любовь ни при чем. И вотще и отчаянье, и честность признаний: в римской тоге, в посольском плаще — ночь души, обреченность призваний. Не остаться бы днесь в дурачках! Ваш двойник бродит чащей зеленой, честолюбия раб уязвленный в романтических круглых очках. Он глядит на долину. Вдали — заповедные земли Кахети. Добрый гений грузинской земли за нее перед Богом в ответе. Горы снежные: — в дымчатой мгле винограды и блеск Алазани. Мановением Божеской длани утвержден сей Эдем на земле. И для вас — невозможного нет! Застит родину свет благостыни. Вы подобие Бога, поэт! — шепчет бес непомерной гордыни. ...Отчего, отчего этот страх? Вы — охотник, страшиться не надо прочитать отвращенье в зрачках лани, схваченной в зарослях сада! Безоглядно свиреп влажный сад. Остальное, пожалуй, прекрасно. – Нина, Нина! — вы шепчете страстно, по аллеям спешите назад. Молитва
В садах — досадна мне отрада
быть равнодушным к лени дня. Мне больше ничего не надо. Прошу, не трогайте меня. Забвенье — лучшая награда. Адье, московская родня, свет, сплетен подлая услада! Мне ничего уже не надо. Прошу, не трогайте меня. Тщеславья гордая бравада, гражданским подвигом маня, в грузинской музыке разлада вдруг захлебнулась. Чащи сада сомкнулись. Ничего не надо, прошу, не трогайте меня! В литературных кругах ада, на части душу расчленя, я шел. Шипело бесов стадо: в России — исповедь? Тирада! Руссо для русских — дух распада. Отныне — ничего не надо. Прошу, не трогайте меня. Любви привычная прохлада, заботы тела отстраня, остудит страсть. Наличье лада в семье — всегда подобье клада. Блаженный юг! Дождя и града, и оторопи листопада нет ныне. Девочка, ты рада? Нет, Нина, ничего не надо, не трогай, не люби меня! — Уйти в себя. — И здесь преграда одна. — Она? — Нет. — Кто же? — Я. — Жить тошно? — Да. — Чего же надо? — Прошу, не трогайте меня... Равиль Бухарев — поэт, эссеист. Родился в 1951 году в Казани. Окончил механико-математический факультет Казанского университета и аспирантуру МГУ по кибернетике. Пишет стихи на русском, татарском, английском и венгерском языках. Печатается с 1969 г. Автор множества книг стихов. Член ПЕН-клубов Венгрии и США. Живет в Лондоне.
|