Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПоэзия союза писателей XXI века на карте генеральнойСергей ПОПОВ
ПТИЧЬЯ РЕЧЬ
* * * Утро приходит сквозь птичью речь
к частым штакетникам здешних дач радость привадить, беду навлечь и ничего не решить — хоть плачь. И у подбрюшья июньских туч тутошний тает в листве Морфей, радостен и на беду летуч, вкрадчивых и шебутных кровей. Щебет во мгле, тополиный пух. Не умирай — выбирай из двух необоримых окрестных зол — сон ни о чем и скупой подзол. Ересь и сизая кровь с утра, многоголосие из вчера. Птичье летучее молоко — чтобы во сне умирать легко. Белая, в пенках его, листва. В воздухе не различить слова. Кровь сочетается с молоком. Просто — и пьется одним глотком. * * *
Cтройка выдохнется. Затем
подоспеет черед другой… Время не замечает стен за своей круговой кугой. Сколь с черченьем не ворожи, не прилаживай сопромат — этажи твои, витражи словно на постромках висят. Хоть сознанье настропали, хоть его запусти враспыл — пропасть времени до земли от воздушных твоих стропил. Все приделано вкривь и вкось — дом для будущего негож. Вновь и вновь — оторви да брось весь свой кажущийся чертеж. Линий вымышленных слезу, перекрытий бесплотных блажь… Но готов далеко внизу к наваждениям карандаш. * * *
Блеск тоскливый мартовского ледка
вольнолюбца сходу уводит вбок. Твердь кругом рассыпчата и легка, и прозрачней воздуха, видит бог. В порошок стирается ледяной под лихими подошвами храбреца. И ничто никак ничему виной — всюду только пройденного пыльца. На ветру раскручивается, искрясь, по сетчатке чертит бог знает что позднезимняя пелена и грязь, изжитого времени решето. Наконец-то с ним разошлись пути — только сеется ветровой снежок, безобидный и никакой почти — где он, прошлого холодовой ожог. Вся тоска лукава и такова, что обратным зреньем слепца дарит. Не болит бедовая голова, если снова путь в никуда открыт. * * *
Снежок нечаянный пасхальный.
Переговоры ни о чем. Твой ангел, гневный и нахальный, за левым мечется плечом. Чем ближе к ночи, тем кромешней его предпраздничная прыть категоричностью нездешней с плеча без устали рубить. И накануне воскресенья, негодования полна, в честь вероятного спасенья восходит юная луна. Ее презрительной подсветкой курносый профиль окаймлен, с прищуром злым, с усмешкой едкой, с неудержимостью гулен. Чуть не по-ангельски летучи, черны лукавые черты — все помрачения да тучи, а свет сквозит из темноты. И если все, что накануне впотьмах катилось кувырком, предстанет светом, канет втуне — о чем ты нынче и о ком? * * *
Снег по апрелю и маю.
Лета не будет у нас. Только одно понимаю — этот запомнится раз. Частые эти налеты в дальний район до утра. Не загружайся — ну что ты — с чувством глядеть во вчера. Словно в стеклянную колбу заключены времена — благо резвиться глаголу в отблеске склянки сполна. Силиться в область цветений выбраться через стекло. Снежные вихри и тени — эко к весне занесло. Ломкая наледь сезона. Злой климатический бред. Блазнится солнце спросонок — скоро сто лет как в обед. Вот обурела природа сны и значенья плести — год беспощадней от года ветер сквозит до кости. * * *
Жмешь копейки без толку — жизнь в кредит,
допоздна рядишь, у кого бы перехватить. А с утра, глядишь, и рюмашка не повредит — и опять заладится паркина чудо-нить. По бульвару в солнечном мареве проплывешь — день хорош, и сам ты совсем не плох — что за радость корежиться ни за грош словно первый пахарь или последний лох. Знай горбаться — и счастье забьет ключом — это основа, твердят, основ — принимай как есть. Но обожателю весен — истины нипочем, если апрель и май творятся сейчас и здесь. Бог подаст, и грянут со всех сторон гроздья сладкого света, райские трели птах с опереньем здешних невыспавшихся ворон. А твоим бессонницам, право, цена — пятак. Будет пища, коль плещется божий день, шевелятся птичьи курчавые голоса и расцветают внутри черемуха да сирень — пусть ненадолго — может, на полчаса. И счастливый в дым, приветствуешь нищету, молодым себя полагая и полным снов, и от планов раскидистых весь в ледяном поту, сокрушаешь во сне основы любых основ. * * *
Небо расслоилось на созвездья
и пернатой касты мелюзгу. Грозовые сумерки возмездья на летейском грянули лугу. За привычку стебли без разбору плющить башмаками на свету, по садам заречья в эту пору не распознавая темноту. Речи нет о светопродолженьи в окруженьи вытоптанных трав, где ведут проплешины саженьи к берегам харонских переправ. Но и здесь вода упрямо множит звездной мги расклад над головой, и ничто безбрежным быть не может кроме птичьей речи круговой. * * *
И все же ветер лезет вон из кожи,
и в небосвод глядеть себе дороже сквозь чумовые клочья облаков — едва-едва — и был жилец таков. И все ж глаза закатывают, даже в небесном растворяются пейзаже почти не за понюшку табака — еще одна затяжка — и пока. И облака соскальзывают ниже, и в дождевой барахтаются жиже, и сном объято небо до земли о том, что различается вдали. И закипают облачные лужи. Под кожей жар, и ветрено снаружи. И смерть прошла. И небо на земле. Но зрение бессмысленно во мгле. * * *
Что за манера кричать во сне,
тряпки выкидывать по весне, по бездорожью шататься всласть, взять и до осени запропасть? Вдруг объявиться, затеять пир, пасть на кушетку без задних ног. старые сны засмотреть до дыр. И не отчаяться, видит бог. Шарит луна по твоим лесам, блики крадутся по волосам. И занимается над тобой пламень забвения, невесом. Прежние люди идут гурьбой, переполняют собою сон, все норовят отворить сезам — все по глазам прочитать как есть — бомж, негодяй, утешитель вдов. Только куда им такая честь. Сочен рассвет и почти бордов. Ты неумытая наяву. Ставить ли пришлое во главу снятого за гроши угла? Я здесь работаю и живу. Скоро рассеется эта мгла. * * *
Стремглав слетело покрывало
тумана с крапинами звезд. И темноты как не бывало — пейзаж безоблачен и прост. И прорисованный с пристрастьем до линий каждого листа, он полон светом и несчастьем себя раздаривать спроста. Швырять разительные крохи преображенья во плоти в глаза свидетелю эпохи, с которою не по пути. Тот ловит жадно и безгласно детали флоры дотемна, хотя ему куда как ясно, какие меркнут времена. И кровь захлестывает светом, и звезды режут до кости… Но он не думает об этом, а просто глаз не отвести. * * *
Коль во сне зацапаешь егозу,
лгавшую на голубом глазу — потускнеют черные небеса, чтоб наглей сверкали ее глаза. Чтоб швырялись желтым огнем зрачки, грудь ходила часто и горячо, а кометы чуть ли не у щеки перемахивали через плечо. Сколь по жизни сдуру не егози, а светила — как ни крути — вблизи. Это злая девочка подтвердит, маякуя мертвым своим глазком — перевертыш, оборотень, троглодит с кровожадным приторным языком. Тьма слюны рассеяна между звезд, напряжений призрачных ягодиц. Кто ловил судьбу за кометный хвост, далеко ушел из ее границ. Растворился, то есть пустился в пляс по кромешным весям, нестрашным снам — никакой проблемы, что свет погас — о вселенских ваттах вопрос не к нам. Пусть горят, сверкают, играют вне поля зрения, мимо нейронных дуг в световом поту, в теневой волне, не умея выбрать одно их двух. * * *
Он перегружен жизнью свежей,
случайной музыкой в ночи по-над огнями побережий, где сны легки и горячи. Толпой заполнен отпускною, слабомоторный катерок неимоверною ценою морской доматывает срок. Экскурсионное корыто — перекореженный металл — окрестной моросью покрыто, и холод люки пропитал. Но мчит суденышко к причалам, валяет чахлую волну. И дело, в сущности, за малым — не заглядеться в глубину. А бестолковиться над чащей подводных жизней в никуда, не оставляя тьмы звучащей, когда все прочее — вода. Сергей Попов — поэт. Доктор медицинских наук. Публиковался в журналах «Новый мир», «Зарубежные записки», «Дети Ра», «Зинзивер», «Крещатик», «День и Ночь», «Нева» и др. Автор нескольких книг. Живет в Воронеже.
|