Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПоэзия союза писателей XXI века на карте генеральнойВладимир КОРКУНОВ
Тема нижеследующего незначительна
ДНЕВНИК Марии Малиновской,
во время простудного жара, граничащего с помешательством «Я хочу говорить о смерти Скрябина…» 21 ноября 2013 года
Через четыре дня нахлынет отчаяние —
голое, как фотография на стене (ее на самом деле нет, но какая разница, если я вижу?!) Удовлетворение от страдания, спокойствие. 23 ноября 2013 года
Смерть — завершающий акт творения.
Для художника. Обыватель истлевает весь. Одиннадцать дней назад прочел: дети — вклад в угасание, а если кризис — ростовщик отнимает все — и проценты, и детей, и старость. 29 ноября 2013 года
Секс — форма коммуникации,
он нужен лишь в том случае, когда не можешь иным способом передать, что у тебя на уме. Пора кончать с прозой и говорить бессловесно, на худой конец — стихами. 30 ноября 2013 года
Это писала не ты —
растянутая во все стороны на кресте глумления. Они подступают, берут с низкого старта, За(е)б(в)ывая, что Достоевский в один вечер мыслил честью больше, чем они — жизнью. Ты говоришь о красоте — тело, лежащее на столе; Базель, и вера отступает; поэзия орошает силлабо-тонику бессилием и растит мышцы у дырявого интеллигента Мышкина и — верлибра. Похерено все. И смерть пляшет среди яблок, разбросанных на столе. Письмо отцу. Мост. Столы, проплывающие по реке. 33 ноября 2013 года
Самоубийство — преступление или право?
Я убил себя как неспособного жить в рифме. N. N. мне говорил об этом еще четыре года назад, но что я знал о своей ориентации? Вот и приходится умереть. И, черт возьми, хватит прозы неужели стихи кончились? 39 ноября 2013 года
Официантка дрожала —
мертвец делал заказ, отмечая девятый день. Одновременно чувствовал, зарождение дитя. Ты говорила: поэты будут сразу рождаться мертвыми или имбецилами Я подумал: а умирать живыми Нет, — сказала (ты читаешь мысли!), это описание постмодерна. А на что-то оригинальное способен? Мне было нечем крыть. Раздетый мост через Волгу, катастрофическая усталость, (катафалическая и фаллическая), если поэты умерли, какого черта я мертв? 42 ноября 2013 года
Черновик депрессии.
(Депрессии не будет… Нет, депрессия не будит.) Температура, жар. УК-афки. Помнишь: мир разоблачается перед тобой, поэзия скидывает одежды, ласкай ее, доводи до оргазма, пей и пой ее, но никогда, слышишь: никогда не бери в жены или мужья (ориентация не важна). Когда-нибудь в твой альков спустится Бог. И в тот момент ты станешь поэтом. 58 ноября 2013 года
(Чтобы читать тебя, мне не нужен свет.)
Впечатления от прочтения «В позе эмбриона»
Марте Райцес
Когда говоришь: незначимая тема,
подразумеваешь о значительности. Тема нижеследующего незначительна. тили-тили-тесто жених и жених или невеста и невеста Возбуждение от пружины на кровати и касаний, размеченных по параграфам, позже: ласк, взрывающих едва сдерживаемую тишину. Возбуждение — первично, это стадия чуда, когда не раздражает запах изо рта (от других, в соседних рядах!), а колченогая — едва живая — кровать позволяет улететь на параболе растерянности в страну счастья. Счастье — стадия чуда. Ты перебиваешь и перекрикиваешь стены, комната дышит, чуть позже — закрывает глаза, чтобы не видеть танца слов, рук и губ. Учись находить отдохновение в слабости и подчиняться ей. Ты хочешь меня. И — машинки паровозиком, куклы, бантики, разодранная коленка. Почему вожделение рука об руку с детскими артефактами? Любовь — радужка глаза, мы смотримся друг в друга, а видим лето, засеивающее наши тела недозрелой вишней, снимками снятых тайн; мы прорастаем, и скоро научимся отличать солнце в небе от проступившего в окантовке наших глаз. Белая воздушная тишина цеплялась за течение реки, наши ладони плыли в октябрь — через страсть, заводящую в тупик, ласки заласканных нашей маленькой революцией тел, и мы жили только тогда, когда умирал второй… Ты говоришь: это не отраженное солнце, его создали мы, и оно живет в нас. Мы растем из лета и осенью погибнем. А если нет? Ненастоящая очень, неотстоявшееся счастье? И лето не родилось в нас, а — развеяло; Да и где собрать теперь? — из чужих недостатков, подсмотренных рефлексов, поджизненных бездомий, заготовленных в запас заплат… Каждое чувство умирает, как беззащитность волос. Покойница, напугавшая санитарку, обрела бессмертие. Мы отсвечиваем мониторами, и в глазах не солнце — безжизненный прирученный свет. Опись зимы — не умершие осенью, в зиму вонзили перья, летящие сквозь крик, не имавшие отдыха снежные птицы. Это случится 31 числа другого города. Мы выросли и затушили солнце — На небе (не в отблеске веской мольбы!). Говорю: мы вместе. Поправляешь: мы в месте… (в каком — не уточнишь). тили-тили-тесто (или соус песто) мужчина выходит замуж женщина женится кто из них невеста Наши фотографии слетают со стен, ты кричишь: твои, я говорю: наши, мы же на них на вымолченную вечность и пару одиночеств ближе (не говоря о том, что… вместе). А потом бросаю взгляд: ты выжигаешь на них себя, и рядом со мной — пустота, затягивающая в невозможность мировой войны за право быть с тобой. Беда каждого — сильнее и выше, мы встретим весну, погибшие и до сих пор не воскресшие; без солнца на небе, с расколотым светом в глазах (как-никак отражение!), и выросла из нас не осень, а пустота, и на фотографии теперь — бережно хранимая пустошь торопливой зимы, жизни на брудершафт. И река, несущая пустые волны, полые и лишенные жизни. Обезличенный текст — о любви. И совершенно не важно, какого пола герои. 25-26 ноября 2013 г.
Литерарунный институт Почти (не)религиозный текст
Пространство с несколькими сюжетными линиями Екатерине Селивановой
«— Ну-ка, Диллон, встаньте!» Д. Джойс, «Встреча» Идеальный текст — аэрозольный дым.
Распыленные слова, клубясь, перекликаются, а к мальчикам подходит мужчина. И нечто страшное должно произойти, печальное иль что-то в этом роде. Кликаю «play». Стоп. Посмотри, что он делает! А он всего лишь книжный червь (или извращенец, что, в сущности, одно и то же). Я же просил не уходить за линию веры, почему ты считаешь, что нет добра без грязи, а пыльный мозг лучше идеального слуха? До слиянья, мальчики! (Что он делает с полем?) По травам проходит пароход, отрывая от пирса невозможный крик: «Эв-е-е-елин!». Мужчина с ребенком на горнолыжном курорте оторвал беспечность от осторожности — кома, кровоизлияние в мозг… Постойте, не так: клоны, кровоизлияние в морг — это более авангардная мизансцена. Да, но причем тут ребенок? Врач в потрепанной мудрости диагностирует скуку и два перелома тишины. Назавтра он умрет. А пароход гудит: «Эвели-и-ин!». Мужчина хрипит: «Эв-ел-ин». Мальчишки шепчут в унисон: «Эвелин… заслони, наконец, солнце». Чертово небо над литерой! Смертница, принявшая избыточную дозу жизни, взорвала будущее. Ее выбор (бонусом в тротиловом эквиваленте) принял молодой полицейский. Шелест исковерканных криками домов: имя, имя, запомните имя. Да только имени у смерти не бывает. Да только все дома — бомжи, в них жизнь и смрад. Обтрепанные дома прижимались друг к другу как бродяги, — брось им сказку о лучшей жизни, они уползут отсюда, еле волоча подъезды. Не этого ли юношу звала упившаяся в хлам — с ребенком — девка? В метро, окольцевав пространство, крик: — Мусорята, парнишки, вы где? А подошла женщина в штатском: — Эвелин, Ваш пароход ушел, скоро занавес, зрители переели попкорна. И отпусти, наконец, ребенка! Метро — не место для детей. Ты приседаешь по семьдесят раз в день, видишь смерть по два раза на дню и отторгнутые конечности. Потому и приседаешь, что у тебя есть ноги и руку подаешь — потому что без рук руки не подать. А помнишь, на причале, кутая арахис в соль, ты сказала: у всего есть Отец. А я подумал: падение с крыши не более чем перелом веры. Отчего ты и сейчас губительно одинока? Незнакомец приблизился к мальчикам и сказал: — Вы сбежали с уроков, а я разминулся с Вальтером Скоттом. Я сделал вид, что мы не знакомы. Пряча отвисшую грудь в складках юности, подошла Эвелин. — Какого черта вы в лете, у всех — Новый год! Я ответил, что это, в сущности, не имеет значения, ведь в парадигме текста любая синтагматическая часть свободно перемещается во времени и пространстве. Эвелин помолодела. Мужчина хрюкнул, исчезая. Покойник умер и переродился. Врач поправил ЧСВ и спас еще одну жизнь. «Опять двойка», — пробормотал Мэрфи и потащил приятеля на урок. Обратная (с)вязь
Марине Герасимовой
Мы были запрещены в 32-м,
когда краны рождались чаще воды, а ямб — признан вне закона по воле мудрого Радищева. Ну что ты ищешь? Видишь — падает свет (или снег) с искусственных деревьев, зима не придет, только — крещенский дождь. Крещендо — слово расщепляется, и звуки, налетая гаргульями смысла, выводят предрождественский гвалт. Крест — в объективе, ты фотографируешь меня (обездвиженные отпечатки, на них я мертв, ибо лишен голоса), ты фотографируешь, а время утекает (чертова капель!). Молодость перетекает в старость и оседает сединой на стихах. Крестовый поход на кремль — кучке крестоносцев с перьями, хилых и убогих, не способных веки поднять толпе (все перемешалось!). Я даже говорю громко, а самые правдивые чаще молчат. Такой вот лжец дождливой зимы — в контексте наших разговоров. Улица — плацдарм конверсии из стресса в дистресс. Я говорю: ломай язык, а ты слишком много говоришь, не видишь, что сны на исходе? …на ней не было ничего кроме двух-трех снежинок… И диалог: — мы читаем стихи, когда нам не с кем поговорить — я пишу, потому что мне некому рассказать об этом виноват обещал зиму показать а это полдень Эта прогулка у Патриарших — случайна, где каждый незнакомец носитель тайны и смерти? Случайность — шалость Бога, доказывающего существование. И твой смех: что появилось раньше: мы или Бог? Я молча отвечаю: майский снег так же нелеп, как и обесчеловеченный Бог. Мы загадываем встретиться в мае, бежим к метро, минуя людей — с тайнами и смертями, загадками и причудами. …ты предлагал чуткости а мне чудкости не хватало… Голос оглушает, это гром, не различимый в толпе. Москве чуждо крещендо. Чуешь? 32-й возвращается. Обратная (с)вязь, как и голос, — запретны. Мы — не увидимся. Владимир Коркунов — поэт, критик. Родился в 1984 году в городе Кимры Тверской области. Публиковался в журналах «Знамя», «Дети Ра», «Юность», «Вопросы литературы», «Арион», «Зарубежные записки», «Урал», «Волга», «День и Ночь», «Литературная учеба», «Крещатик», «Homo legens» и др. Член Союза журналистов России, Союза писателей XXI века.
|