АНГЕЛ ПИНГ-ПОНГОВЫХ МЯЧИКОВ
Ангел
пинг-понговых мячиков ходит за мной.
Я бреду через пустырь, зыблемый синей бабочкой разума,
он идет в деревянных галошах с плоской трубой,
внутри дождя, в самых дебрях, словно герои Гамсуна.
Надо мной витает равновесие чистого свершения —
обрывок
алой ленты на верхнем конце,
прекрасные утлые герои переворачиваются в воздухе
кверху
красным дном, как лодки.
Бедная-бедная с пудрой на накрахмаленном, выглаженном
в
складку лице —
я помню, как сохли в ванной бабочкины колготки.
Я иду через пустырь, на самом деле вдоль озера,
пинг-понговый воздух стукается и шуршит, как стеклярус.
Ангел мячиков идет за мной, как белая опера,
и его миновать — все равно, что пройти сквозь парус.
Избы подвязаны к небу, целлулоидные шарики
держат их над землей, качаясь на глади седьмых
синих-синих, как васильки или слепые шарфики,
тонких небес с алым днищем лодки на них.
Он идет и заговаривает кузнечиков — серебряных, полых,
с
огненным фитилем.
Он говорит, забудь революции, компьютеры, танкеры,
—
они все равно только дробь
мячиков по паркету волны. Он отдален,
как от пейзажа глядящая в телескоп бровь.
Я прохожу сквозь него, как сквозь стеклярус сухой печали,
не делаясь ни умнее, ни краше, но меняясь, как
зеркало, которого не замечали,
вдруг отразит однажды испуганный зрак.
Я вхожу в холодное озеро и опрокидываюсь в небо,
как падает в стекла оранжереи тяжкий герой.
Прекрасная осень сияет медно и слепо,
как труба, прежде музыки начинаясь гулкой дырой.
ДИКАЯ УТКА
Мостки уходят в озеро; Ибсен дождя; дикая утка взлетает.
Сзади звенит волна, как споткнувшийся официант с хрусталем
подноса;
парусное пространство на холоде обретает
серебро и туман; как зеркала, что внесли с мороза.
Ветер
в лицо; взлетает дикая утка; конец мостков;
полиэтилен в руке трещит на ветру, как сухое пламя.
Она летит над водой, змеясь головой, серебро оков
сыплется в воду с лап, она больше ни с кем, не с нами.
Не надо скрещивать в лотосе ног; разорванные наручники; озеро;
ни разводить их, нового Будду
пытаясь зачать; звук крыльев гулок, свистят, как плащ
под дождем, обнимая за шею —
она рвется из сита озера на ветру, как будто
пламя из зажигалки, но в тысячу крыл мощнее.
За воротник сыплется дождь. Одиночество это арка с пейзажем,
в котором
себя опасно разглядывать; треугольник взмаха вверху,
треугольник внизу —
сама в себя отражаясь перевернутым татхагатой;
и вместе со всем простором
пролетая в колечко на шее, белеющее на весу.
Кружева манжет, от этого холоднее кисти;
утка взлетает, утка; и буквы письма темны, как чужие морщины;
перья пахнут духами; фьорды во льду; на сцене жасмин и жизни;
пуховым платком все бежать и бежать сквозь кольцо,
сквозь зрачок мужчины.
Мелкое дно. Рядом с осокой брошенные покрышки.
Автомобиль, как паук с письмом, бежит по шоссе,
не касаясь асфальта; и меж висков
тоннель под Ла-Маншем, сжатый до краткой вспышки.
Дикая утка взлетает. Ветрено. Край мостов.