Открытый всем ветрам

Степанов Е.
Историк самого себя: Стихи: Двуязычное русско-румынское издание / Пер. с рус. Л. Бутнару.
Яссы: Культурный Фонд Поэзия, 2010. - 150 с. 300 экз. (о) ISBN 978-973-1731-07-0

Творческие личности бывают разные. Одни, так сказать, «местнические», действующие в пределах определенного жанра, другие — открытые, экстенсивные — «имперцы». Так вот — Евгений Степанов принадлежит к числу создателей собственной литературной империи. Он и поэт, и прозаик, и критик, и переводчик, и редактор... «спокойно / никаких истерик / историк самого себя / живу — не смят и не растерян — /и не влюбляясь, а любя».

В поэзии он также склонен к ненасытной экспансии — легко переходит от традиционных форм к самым авангардным — от ямба к верлибру, от сонета к минимализму (вот, например, одностишие: «твоя душа-синичка села ко мне на ладонь»); беспокойно ищет себя — то в изобретательной звукописи, то в том, что мы сегодня называем «текстами». Его талант определяется прежде всего жизнелюбием, неуемной энергией, напряженной внутренней работой и — внешней литературной деятельностью. Его самосознание не чуждо иронии: «так получилось / я главный редактор издательства и нескольких журналов... / говорю правильные речи /молодые поэты меня слушают / неужели они не видят / я тоже молодой поэт. ../я сам ничего не умею». Редкий случай, когда деловой успех не является самоцелью, не замыкает человека на себя, а напротив — является средством плодотворного служения культуре. И собственной душе, собственному творческому развитию.

В одном из «текстов» Евгений говорит, что будь он богат, как Абрамович, дарил бы серебряные яхты налево и направо... А пока дарит стихи. Себя, от себя. Ум пытливый, самокритичный, характер сильный, душа ранимая. Противоречивость натуры автора создает ту ауру доверия, сопричастности, которая и определяет интерес к его стихам. Интерес тем самым уже обеспечен при переходе от личных к темам отвлеченным: «вино превращается в кровь/семя — в плоть / простолюдин точно Иисус/творит волшебство».

Запоминаются и минипортреты («старые руки / детские мозги / любимые глаза»), и развернутые — «бурлюк в нью-йорке»: старик одиноко аукает друзей-футуристов, а «стек лянныеоловянные глаза небоскребов / смотрят на него / и ничего не видят»...

Наибольшие удачи у Евгения Степанова — в чистом верлибре, отсутствие при¬вычных поэтических атрибутов освежает слова, их сцепления, неожиданную логику образов (за исключением тех случаев, когда текст соскальзывает в обыкновенную прозу!). Я бы отметил стихи про «украинца коротича», который «оказался сильнее бессмысленных танков империи», про «союз писателей мертвых, где общаются бессмертные» и, наконец, самое главное, вполне современное: «упал самолет / упали акции / упали доходы / душа / великомученица / взлетела».

Я рад, что в Румынии проявили интерес к русскому поэту, издали его книжку-билингву, что Лео Бутнару целиком ее добросовестно перевел. Позволю себе, однако, улыбку: переводчик в строке «а ты печальнее, чем плач» последнее слово случайно прочитал как «палач», чем, наверное, позабавил румынского читателя...