— Некий литератор в журнале «Дети Ра» вступился за Хлебникова, про которого вы в одном из интервью сказали, что он был болен психически. Его аргумент: «Хлебников показал, что поэзия и рифмованная проза — разные вещи. То, что можно пересказать простыми словами, поэзией не является. Хлебникова не перескажешь. А вот Кушнера можно». Это что же получается – если Чайковского напеть можно, а Шнитке нельзя, то Чайковский, по такому определению, не композитор?
— Да уж... В интервью покойной Татьяне Бек я позволил себе сказать, что не очень люблю Хлебникова. Не навязываю своего отношения никому, но мне действительно скучно его читать. Считаю, что он и многие футуристы имели дело не с поэтической интонацией, а со словом как таковым. «О, рассмейтесь, смехачи» и т.п. Или «Пиээо пелись брови». Мне эта игра со словом вне подлинного лиризма кажется скучной и ничего не дает. Да, она была неожиданностью, я вовсе не зачеркиваю Хлебникова, а говорю о своем отношении к нему. Думаю, что имею на это право. И я действительно считаю, что Хлебников был болен психически. Ну и что? И Достоевский был не вполне здоров, и Ван Гог, возможно, и Гоголь. Это не претензия к ним, а констатация печального факта. Иногда эти психические отклонения дают неожиданное, замечательное явление в искусстве. Впрочем, об этом я сказал в стихах о Батюшкове, еще одном страдальце: «А вы, любители болезней и безумств, в том гениальности открывшие условье, две тени видите, застывшие без чувств? Несокрушимое бы ваше им здоровье!» (вторая тень здесь – Гёльдерлин). Наконец, почему бы не сказать о несокрушимом здоровье, куда более предпочтительном для искусства, – Микеланджело, Пушкина, Толстого? Литератор упомянутый вами, считает, что мои стихи можно пересказать его словами? Мне интересно было бы послушать, как он с этим справится.