Литературный журнал "Дети Ра"

А березова кукушечка зимой не куковат.
Стал я на ухо, наверно, и на память глуховат.
Ничего, опричь молитвы, и не помню, окромя:
Мати Божия, Заступнице в скорбех, помилуй мя.

Олег Чухонцев словно использовал разные варианты языков, создав свой: метафизический, порою усложненный.
Это характернее всего, на мой взгляд, в книге «Фифиа», где перенасыщенность алхимического раствора поэзии такова, что будто открывает новые языковые свойства…
Но – Чухонцев шел разными дорогами, всегда сохраняя облик собственной индивидуальности, и мир в его поэзии раскрывался суммами цветов, обращенных к вершинам духа:

Я назову тобой бездомный год,
кочевий наших пестрый обиход,

и ночь в окне, и лампу на стене,
и тьму привычек, непонятных мне.

Я назову тобой разлив реки,
избыток жизни с привкусом тоски.

Пусть даже ты уйдешь – я не умру.
...и тень в жару, и зяблика в бору.

Пусть даже ты уйдешь – я буду знать,
что названная, прибежишь опять…

Соцветия слов дышат мистической тайной, как в этом грандиозном стихотворении, где будто стирается грань между мертвыми и живыми:

...и дверь впотьмах привычную толкнул,
а там и свет чужой, и странный гул –
куда я? где? – и с дикою догадкой
застолье оглядел невдалеке,
попятился – и щелкнуло в замке.
И вот стою. И ручка под лопаткой.

А рядом шум, и гости за столом.
И подошел отец, сказал: – Пойдем.
Сюда, куда пришел, не опоздаешь.
Здесь все свои. – И место указал.
– Но ты же умер! – я ему сказал.
А он: – Не говори, чего не знаешь.

Смерть как фазовое изменение сознания.
Смерть как жизнь.
Жизнь – всегда.
Жизнь, жизнь…
Об этом стихи Чухонцева.
Как интересно комбинирует Чухонцев реалистическое письмо, вбирающее конкретику деталей мира, метафизику, разные варианты оптики…
Какой великолепный, к небу поднятый свод творит поэт!
С юбилеем!

Юбилей Олега Чухонцева. К 85-летию поэта