Литературный журнал "Дети Ра"

Ориентация на солнце: на замечательное солнце духа, чье метафизическое золото и определяет таинственными вибрациями поэтические лучи…
«Дети Ра», представляя полновесно срез современной русской поэзии, и демонстрируют подобную верную ориентацию человеческого сознания. А стихи, как хорошо известно, питают душу.
Драматическое сгущение поэзии Владимира Алейникова требует особенных слов: иссекаемые из сердца поэта, они словно распускаются невиданными цветами, сулящими столько духовных и эстетических ароматов, насколько развита душа:

Вечер драмы влечет в никуда —
До трагедии, стало быть, близко,
Если низко висят провода
И протянута ветвь тамариска.

Даже тропка ведет в пустоту —
Знать, немало на свете такого,
Что, шагнув за черту, на лету
Ловит ртом изначальное слово.

Возникает ощущение изначальности слова, еще неведомого, но заключающего в себе всю глобальность грядущего мира…
Мощные вибрации поэзии Алейникова завораживают:

Я покидал — и не однажды —
Края, иссохшие от жажды,
Чьи веки, сомкнутые дважды,
Скрывали взгляд на белый свет
Среди совдеповского рая,
Лишь то для сердца выбирая,
В чем жизнь мерещилась вторая,
Которой в сутолоке нет.

Эта поэзия дает ответ: куда идти, как сердце очистить от житейской мути.
…Стремление к «небесности» языка, к постижению его ангельского кода декларирует, музыкально и тонко, Константин Кедров-Челищев:

Мне бы здесь пропеть еще песнь
Чтобы сбить с поэзии спесь
Чтобы тысячи лет подряд
Говорить как Ангелы говорят

И – поэт растит цветы собственных слов, цветы, раскрывающиеся необычностью смысловой и музыкальной, украшающие мир вестью поэта:

Еленословие
Еленославие
Белькантомыслие
Светословие

Цветославие
Рассветоведение
Правдознание
Ласковидение

…Слово работает с поэтом по-своему, выбирая – подчас – пути за него – призванного быть сейсмографом бытия… Поэтому:

Слово мое уводит меня...
Хочешь спросить — куда?
Но лучше спроси — откуда?
От громко свистящих шоссе,
от грунтовых шуршащих дорог
к травою поросшим тропам,
в задумчивость дерева каждого,
в тревожность осины…

Слово – всемирно: хотя и звучит по-разному.
Елена Ткачевская декларирует нечто таинственно-восточное, словно проступающее из нежности ее стихотворения, – как объединительный элемент миров…
…Тонко строится искусство вязания, тонко плетутся смысловые ассоциации… И, туго собранные в орнамент стиха, вспыхивают интересною игрою верлибра:

Холодная спица нырнет
в шерстяную петлю,
согреется,
нить за собою потянет
в вязальный узор,
увязнувший вензелем каждым
в моем подсознании…

Думается, о тайнах подсознания поэты знают больше психиатров.
…Мощно встроены в метафизические небеса верлибры Алины Дием; тут слова – будто из камня, согласно правилам строения тех аббатств, о которых речет, рокочет стих:

Пять
аббатств в Вогезах
как твердыни
веры, надежды,
любви и спасенья
в розовом камне
с крестом в небо молитвы возносят
и вечную душу спасают.

…Путь в таинственное начало – туда, еще до Большого взрыва, до мощи возникновения, творения всего, уносится поэтическая мысль Андрея Ивонина, выраженная точными сочетаниями слов мускулисто и музыкально:

В начале было слово…
Впрочем, нет.
Еще до слова музыка звучала.
Неведомо откуда лился свет —
вот он-то и предшествовал началу.

Свет – волшебное понятие; каждый подлинный поэт идет от него, и – ведом им.
Есть особая - оттеночная – нежность в поэзии Андрея Ивонина: легкие мерцания, зыбкие волны яви, всегда столь стремительной в потоках времен:

В том времени, не знаю сколько дней
живущем только в памяти моей,
закрыв глаза, я вижу наши лица.
Свет ночника струится в темноте,
и синим пламенем на газовой плите,
горит огонь, и чайник кипятится.

Ярко вспыхивают верлибры Елены Богатырёвой:

Память звука – как знать? – может быть, подобное открытие поэта будет когда-то узаконено наукой?
Ведь мир состоит из массы невидимых глазу сцеплений, сплетений, пересечений…
…Тона вселенной – неведомой никому – раскроются в поэзии Николая Архангельского, собирающего в корзины стихов и явное, и сокрытое, смутно ощущаемое, пронизанное космическими вибрациями:

абонент не отвечает или
находится вне зоны действия сети

неживое пространство вибрирует
в безличном голосе
исчезающее эхо
обслуживающее вселенную

Интересно вступать в лабиринты, организованные поэтом, проходить их ветвями, совершая повороты, когда не знаешь, что ждет за изгибом следующей строчки.
Жестко характеризует эпоху Евгений Степанов, жестко и не отступая от норм шероховато-наждачной правды… не закрывая глаза на реальность, с которой сложно не считаться:

Эпоха распиленных грантов,
Эпоха фальшивых талантов,
Эпоха войны и вранья.
И я здесь — так вышло — и я.

Эпоха большого гоп-стопа,
Эпоха фейсбучного трепа.
Такая, видать, колея.
И я здесь — так вышло — и я.

Лачуги, лачуги, хоромы.
Эпоха Фомы да Ерёмы.
И — музыка-ворожея.
И я здесь — так вышло — и я.

Словно чувство вины пронизывает сердце поэта, сильно беспокоя аорты: да не деться никуда, не отделить себя от эпохи, даже по минимуму участвуя в ее выкрутасах.
…Правда, возникающая, как персонаж стихотворения, подлежит вытеснению из яви, сжимаясь до частной территории в шесть соток:

Территория лжи все чудней и обширней.
Вьется змейкой пиар, точно пар над градирней.

Территория правды мала, как шесть соток,
Над которыми встали громады высоток,

Новомодных страшил из стекла и бетона.
Территория правды — запретная зона.

Тоски нет, есть стоическая констатация; стоицизм, сверкая алмазной силой, вообще присущ поэзии Евгения Степанова.
А вот и великолепно-детское удивление миром. Что бы ни происходило в нем – мир трав вспыхивает гирляндами ощущений, даря такие загадочные ассоциации:

Ручеек играет, как мальчишка,
А сквозняк пронзает, как шпажист.
Маленький отважный муравьишка
По листку смо-родины бежит.

И колюч репейник, как задира,
И живуч вечнозеленый мирт.
Я стою посередине мира,
Я смотрю восторженно на мир.

Красота и драма жизни мощно проводятся через тугие гроздья созвучий Юрия Казарина:

Все, что уходит во тьму,
превращается в слово.
Кружится голова.
Приближается шорох созвездий.
И снова исчезают слова.

Словно ты умер. На месте утраченном этом
непроходимое, дрогнет растенье твоей пустоты
непроницаемым светом
глухонемой красоты.

Умирать… в течении жизни приходится много раз… Поэт воскресает в слове, творя свои образные системы. И те системы, которые создает Юрий Казарин, перенасыщены и мыслью, и тончайшими оттенками оной.
…Постфактум – то, что будет после войны (метафизический образ) – исследуется Ефимом Бершиным в сложном поэтическом конгломерате туго налитого густым содержанием стихотворения:

Когда закончится гражданская война,
нам будет явлена единственная милость —
определить, чья большая вина
в том, что случилось или не случилось.
Когда в лесах завоет тишина,
а снайперы, уставшие по целям
работать, выпьют горькую до дна,
по рыночным закупленную ценам,
когда воронки зарастут травой,
и снова обретется чувство меры,
останутся до новой Мировой
последние минуты или метры

Поражают стихи поэта о… Боге. Здесь мы видим своеобразное истолкование вечно непостижимого, закрытого, обретаемого в ощущениях столь тонких, что золотятся они порой:

Бог в России живет не в хоромах
и не в храмах, где льется елей.
Бог живет на насупленных кронах
облетающих тополей.

Бог живет на дубах и осинах
и плетет за узором узор
на иконах пронзительно синих
чудотворных озер.

Поражают верлибры Михаила Кузьмина, в частности – культурологические, дающие точные определения писательской сущности:

Узорно изгибаясь, верлибры Кузьмина тянутся к звездам духа, включая в себя и афоризмы, и бытовой скарб, и метафизические обобщения…
Мощно звучит первый номер журнала «Дети Ра», еще раз доказывая, сколь неисчислимо богаты сегодняшние поля поэзии русской…

Обзор журнала поэзии «Дети Ра», № 1, 2023