Литературный журнал "Дети Ра"

Огнь будущего, возможно, вспыхнет совершенно новым, мир меняющим словом?
«Футурум АРТ» покажет…
Густота и плотность словесной вязи Владимира Алейникова обтекает действительность медом, играя красками, помещенными внутри оной густоты:

Сумел тебя я ныне навестить,
Река моя, — и радуюсь при встрече,
Как в те года, которым — так и быть! —
Стеной стоять за преданностью речи.

Сумел бы я и нынче наверстать
Затерянное в роздыхе удачи —
Да ей страницы легче пролистать,
А быть неизъяснимою — тем паче.

Поэзия, в сущности, и есть работа с неизъяснимым, работа повышенной тонкости и виртуозной ювелирности, что и демонстрирует Владимир Алейников…
Мощь «Дерева», встающего ветхозаветно!
С необыкновенною силою будто прорастает, взяв корни в словах, в то метафизическое небо, которое мерцает вечностью, к какой и обращена, собственно, поэзия:

Полынь горючая, клонящийся ковыль.
Степная кровь! Ты значишь слишком много.
Ты в земли эти впитывалась долго —
То каплями, то щедрыми ручьями,
То реками, то буйным половодьем —
Не потому ль так мягок чернозем,
Так плодоносен?.. — Дерево встает
В багровом обрамлении заката,
Корнями вглубь уходит, ввысь — вершиной,
Подъемлет ствол, надежно защищенный
Пахучею, смолистою корою,
Раскидывает крону широко…

«Ветви дорог» Евгения Морозова интересно расходятся, суля разные занимательные объекты, требующие описания, предлагая возможности усложненного, индивидуального поэтического пути:

Хлопнув дверью, я вышел тихо —
было лето, еще не зной,
воздух, пахнущий земляникой,
плыл зеленый, речной, лесной...

Плыл сквозь стены, висел над крышей,
прикасался тепло щекой,
стыл в деревьях, сползал неслышно,
трогал травы живой рукой...

Живая жизнь пышно дышит в произведениях Евгения Морозова.
…Что только – из реалий мира – не втянуто в поэтический водоворот Евгения Степанова: тут даже персонаж из некогда знаменитого фильма; отвратный, тяжелый персонаж становится объектом поэтического исследования:

Предатель Кротов был своим в Гестапо.
Предатель Кротов был страшней сатрапа.

И, землю убивая и топча,
Он был страшней садиста палача.

Среди убийц, предателей, сексотов
Был самый страшный, самый грешный — Кротов.

Прекрасна метафизика Евгения Степанова, стоическая и скорбная, и – одновременно по контрасту – неизбывно нежная:

Я грешный человек-дрова,
Я стану черною золою.
Я грешный человек-трава,
И плоть моя срослась с землею.

Я вешний человек-вьюнок,
Тянусь в заоблачные выси.
Я был бы счастлив, если смог
Родиться — в будущем — в Тбилиси.

Остро вспыхивают и одностишия Евгения Степанова, показывая парадоксальность обыденного мира:

Пошел в магазин за хлебом, а вышел на финишную прямую. Обычное дело.

Ярко зажжены басни Александра Олейникова: они смешивают бытовое, повседневное и запредельное… Составленные из строк отточено-виртуозных, играют они… современной моралью, как шариками, что… вышли из употребления:

Две вши, а вошь блохе сродни,
Однажды были не одни.

Сказать всю правду если вам,
Кусали льва, то здесь, то там.

Пытался грызть и бить хвостом,
Но бесполезно все, притом.

Мораль сей басни такова:
Иная вошь сильнее льва.

Таким образом, очередной номер журнала «Футурум АРТ» показывает, насколько русское поэтическое слово – потеряв аудиторию, сузившуюся фактически до самих пишущих – не потеряло ни силы, ни красок, ни онтологического обаяния.

Обзор журнала «Футурум АРТ», № 2, 2022