Александр Балтин о поэзии Нины Красновой

…Метафизические раскопки собственной жизни, своего прошлого, раскопки, дающие поэтические результаты, чья сумма окрашена разноплановостью взятых нот:

Я веду золотые раскопки
Не в египетской пирамиде,
А в московской своей хибаре,
В приготовленной к сносу
хрущевке,
Как в египетской пирамиде.

Я схоронена в ней самолично,
Умерев от тоски любовной,
И смотрю на себя, воскреснув,
На земную свою оболочку,
Как на мумию Нефертити.

Поэтическая речь Нины Красновой разнообразна: тут и рязанский говорок, народная стихия которого обещает своеобразные перлы, и интеллигентская речь, где проводятся самые невообразимые параллели, такие, как в приведенном стихотворении.
Особенность индивидуального движения по тропам речи дается компактно и веско:

Кто-то танком к намеченной цели настойчиво прет,
О партнере раздавленном думая, как об уже.
Что-то нет у меня никакого движенья вперед,
И движенье назад начинается как бы уже.

Я от всех благодетелей спряталась в горе и пью
Не вино, а с миндальным пирожным в прикуску чаек,
И, в стихах прицепляя сурепку и репку к репью,
Все мечтаю в поэзии сделать китайский скачок.

Он легко представляется, китайский скачок в поэзии: через века – к неведомой цели…
Вот компактно данный портрет Бальмонта; и точность оного – как острый вектор воплощенной мысли, как биссектриса, рассекающая пространство былого – ради крови вечности:

Не умея пахать и возделывать пашню,
Но эстетов пленяя стихами своими, певучестью,
Он всходил и всходил по ступеням на башню,
И не плакал, о нет, над своею плачевною участью...

У Нины Красновой есть целая галерея подобных портретов поэтов; и каждый поражает, если не завораживает обстоятельностью, и той мерой понимания литературы, которая свидетельствует о жизни ею.
Современность вламывается в поэтические признания, играя соответствующими словами, опаляя огнями быта, но стоическая интонация Красновой отливает белой солью мудрости:

Ломает жизнь меня через колено,
Ломает резко, грубо, как полено.
Меня сломать старается она,
Но безучастна к этому страна.

Я — словно Мона в лапах охламона.
Не защитят меня войска ОМОНа.
Но я не собираюсь вешать нос
И не кричу ни «караул!», ни «СОС!».

Не сломать.
Не выдавить крика.
Поэт выстоит.
Современность, понятное дело, оставляет желать лучшего, поэтому:

Повара, на фольклорную живность точившие зуб,
Из Жар-птицы и Курочки Рябы сварили суп,
Золотую Рыбку поджарили на сковородке
И подали гостям в ресторане к столу и к водке,
Получили от них благодарность и деньги за это.
Про меню ресторана писала «Экспресс-газета».

Ведь все на продажу!
Но поэзия не участвует в этом торгашеском фейерверке; она живет другими энергиями, и Краснова прекрасно демонстрирует это.
Розы красивы, но противоречащие им неврозы горазды определять данность:

Жизнь моя не в розах —
В стрессах и в неврозах.
Но что же делать? Жизнь такая — селяви.
А все же в ней бывают
Прекрасные моменты,
Когда поют в Терлецком парке соловьи.

Легко поется своеобразная песенка; неунывающее, провинциальное, прекрасное начало животрепещет в душе поэта, давая новые и новые образы, картины, созвучия.
Созвездия ее созвучий качаются над бездной скучного, хотя и богатого пространства; и тонкие огни сущности бытия жарко просвечивают сквозь них.

Александр БАЛТИН