Свежий Номер

№ 3 (113), 2014

Итак, став музой этого «романа»,
жила она еще сама собой,
не ведая ни замысла, ни плана,
ей тайно уготованного мной.
Как звать ее?.. Прости меня, читатель,
сперва поверь в нее ты так, как я,
а ты — ну впрямь, как шустрый дознаватель,
спешишь добраться враз до острия
сюжета, темы, сшитых с толком,
слегка с метафорической игрой,
ведомых без оглядки, втихомолку,
к венцу, финалу, цели лобовой.

Что до меня, то я и сам не знаю,
не ведаю того, что сотворю,
слов сопромат в себе одолеваю,
сюжета робко тропочку торю.
Я только начал, только приступаю
о ней к повествованью своему:
ни возраста, ни имени не знаю,
пока они мне будто ни к чему,
одно лишь знаю — тайна, зуд по коже,
ночей глухих совсем уже не сплю,
и мнится мне, и снится море-ложе,
скольженье волн по телу-кораблю,
по наготе живой, что будит токи
от плоти к плоти, вдоль речной мели,
так по стволам дерев — весною соки
по веткам к почкам скрытные текли,
и так скользят волна с волною рядом
отдельные до берега бегут —
высоким перекатом ли, разрядом,
раскатывая берега редут.

Я ждал, когда придешь или войдешь ты,
и в нетерпеньи сам выскакивал за дверь,
мерещились мне кнопочки, застежки,
я жаждой распалялся, аки зверь
Ты быстрым шагом шла или летела,
я слышал, как стучали каблучки,
и музыкою пело твое тело,
и чувства рвались тканью на куски:
коротенькая маечка и джинсы,
щека — чуть наклоненная к плечу,
идешь, мерцая капелькою клипсы,
обняв эскизы, стрингеры и бимсы,
и мысленно я вслед тебе лечу.
Привычно поправляешь вдруг бретельку,
нечаянно скользнувшую с плеча,
и нитью сквозь игольную петельку
тянусь я за тобою сгоряча.
Охотница и лань одновременно,
к лицу тебе колчан или цветы,
такой бы Афродита шла — из пены,
из моего воображенья — ты.

«Ну что, скажи, ну что тебе за дело
до этой дивы, до ее ланит?..
Эк зацепило… Эк тебя задело, —
мне голос внутренний вдогонку говорит. —
Пройдет она, глубинное разбудит,
и сталью взгляд — по взгляду твоему:
тебя любить она уже не будет,
и знаешь ты, за что и почему»…
Но не о том, я о другом, увы, толкую
и сам себя на том уже ловлю:
мне жаль — не я, не я ее целую,
и жаль вдвойне — ее не я люблю.

Стоял в окне декабрь до неба черный,
но все ж чернее было на душе
раздвоенной и в чем-то беспризорной,
и стынущей в тревожном мандраже.
Вот половина пробила второго,
ночь подросла часа на полтора,
не спится мне, как мытарю без крова,
над морем виснет звездная гора.
Маяк бельмом пульсирует, мерцает,
сквозь тьму в окно и в стены, в потолок
и комнату мою он освещает —
здесь в Репино он ищет уголок?

«При чем тут Репино?» — читатель спросит,
как говорят — спасибо за вопрос:
недуг сердечный всех сюда заносит,
вот и меня не минул он — занес.