Свежий Номер

№ 7 (57), 2009

Мир уже создан: врезаны в зыби кряжи и мысы,
плавают тучи, резвые рыбы… Только измыслен —
он уже дышит, свеж и огромен.
Пляжа на грани
мускулов пенных злыми буграми море играет.

Людное место здесь, под неслабо греющим солнцем!
Не утерпела б, не обошла бы кисть барбизонца
гладких девчонок, лакомых женщин, прочей массовки —
всех, кто издревле небу обещан, с Лика срисован.

Экипировка — три лоскута и пара тесемок!..
Татуировка — узел хвоста лихого бесенка.
И — пропадаешь ни за полушку: дремлющий с виду,
млеешь, прохвачен с пят до макушки знойным либидо,
линией бедер — той, волоокой, медноволосой…

…Лупит о берег, в надолбы, блоки, скалы, откосы,
и забулдыгой, шарящим слепо дырку в заборе,
пробует прочность каменной лепки Черное море.
Шваркает гулко, шаркает глухо, ломит солому,
лепит стотонные оплеухи в цепь волноломов.

Возгласы чаек и человеков. Ветер и воля!..
запах самшита и чебурека, йода и соли.
Мир — населен, и он веселится плотским весельем,
семенем жизни, как чечевицей, густо засеян.
Близок венец трудов эпохальных — sánday и sóntag^*.
Так что и мы теперь отдыхаем, с Понтом — под зóнтом!

Я ступаю по хрусткой гальке. Галька взъерошена
шестибалльным вчерашним штормом. Волн кучеря.
Хризолитов и халцедонов светят горошины,
припасенные посейдоновым дочерям.
Завиток рапана разбитого ал и ярок.
Темной зелени томность. Есть на что поглазеть!
Молодой аквилон пасет тонкорунных ярок
и полощет душу в индиго и бирюзе.
«Коля с Людой здесь были» — гласит граффити наскальное.
Мира вам, соплеменники!.. Здравствуй, великий Ра!..
Я бреду по берегу, занят богоискательством,
я ищу куриного бога в который раз.
Загорелый, поджарый, довольно-таки валидный —
я иду вдоль моря. Так мысли мои светлы,
так чисты стихии, что нá небе звезды видно,
а на дне — жемчужницы, стоит чуть-чуть заплыть.

Мельтешат золотинки, искринки с «Черного принца» ^*,
вызревают икринки счастья в легкой волне…
Вот он, принцип духа в материи, Вечный Принцип!
И напрасно искать, где бы он явился полней.
Подмалевок?.. эскиз… уникальный Рая набросок! —
этот мир пропитан волшебным живым огнем.
…Несомненно, сегодня мне встретится бог неброский
и глазком куриным приветливо подмигнет.

Ровный пепельный свет. Ни дождя, ни слезящейся хмари.
Небеса зачехленные серы, а кроны пестры.
У природы — октябрь. Календарная осень в разгаре,
и холодный огонь превращает деревья в костры.
Занялось — и горит-не сгорает осеннее ретро, —
и в осеннее утро уже не рискуешь простыть.
Обостряется зрение. Слух притупляется ветром.
Появляется время понять и за что-то простить.

По волнистой равнине на север спешит электричка,
а ее обтекает багрово-карминовый пал…
К увядающим кущам подносят урочную спичку,
и они пламенеют, как это велит ритуал,
рыжеватым огнем, запасенными летом лучами…
На корню совершают над ними обряд колдовской,
и высоко, высоко стоит погребальное пламя!
И душа наполняется впрок ненасытной тоской,
и не нужно иного…
Оправа полей широка,
растревоженный воздух в открытое плещет окошко,
а навстречу ему итальянская рвется гармошка,
безутешно рыдая в костистых руках старика.

Снилось — не снилось… В дремоте разума —
прямо со сцены — спешим на пристань…
Труппа сегодня проводы празднует
провинциального — но артиста.
Эта гастроль не дала ни рублика,
пьеса, однако, стоила риска.
Всех благ, добрая публика,
я задержался, но здесь — близко…

…Трап убран, качается палуба.
Лепту — стюарду, паспорт — в компостер…
Тут ни присесть, ни поесть, и, стало быть,
мы на борту недолгие гости.
На руки — бирку с моей фамилией,
медный квадратик, где даты выбиты.
…Темную длань кладет на кормило
наш перевозчик, до блеска выбритый.

Звон рынды… Лики и венчики…
Кто-то платочком заплаканным машет.
Пляшут у борта пестрые венички
с четным числом гвоздик и ромашек.
Волны забвения… Мыслей пунктиры:
— Не избалован был бенефисами…
— В общем-то, вовремя…
Только в квартире
жмется в углу стишок недописанный.
В тапки хозяйские тычется мордочкой,
тихо скулит в передней под вешалкой…
Ни поминальной лапши, ни водочки
нет недоростку осиротевшему.
Впрочем, для прочих много настряпано.
Милости просим всех провожающих.
Вот и пирог на чистенькой тряпочке,
масляным боком свет отражающий,
не именинный, но и не свадебный.
(Ломтик оставят — вечер-то чей?)
Сосредоточься — и вот он, на тебе —
в ласковых бликах церковных свечей.
…Мой капитан, похожий на Беринга,
я по воде отпускаю пирог!..
Может, пока что — за ним, вдоль берега?
…Что же ты держишь руль поперек?..