Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий Номер«45-й калибр» на карте генеральнойЛада ПУЗЫРЕВСКАЯ
МЫ БУДЕМ
такая ночь Такая ночь — хоть закажи оркестр,
не видно нот и проще утопиться, когда бы не с упорством летописца, считая вслух проталины окрест банкует март — на игровом столе вчерашних блюд большие перемены, убитый скрежет передач ременных впрок на сто лет. С пейзажем за окном накоротке страна моя, как схима именная, спит, паводок держа на поводке, напоминая рисунок хрупких вен один в один, не выдержавших вирусной нагрузки. Переводи мой свет, переводи на русский. Предательски нахлынувший бетон, а дна все нет, как будто запретили — целуя след линяющих рептилий, дрейфует обезумевший планктон, а ты плывешь в оранжевые сны, страх оставляя ниже по теченью, растаявшей палитры ботичелли, усталый кровник ряженой весны. В такую ночь без музыки ни зги, жгут летописи желтые страницы, горят колосники, поля, станицы. Хоть ты не сгинь. корабельная молитва
Позволь нам — быть, хотя бы до поры
последних звезд, ныряющих с причала. И что с того, что вечность обмельчала — немудрено, раз точат топоры для плахи те, кто строил корабли. И все-таки позволь начать — с начала, с тех берегов, где смели и могли мы звезды называть по именам, ловить ветра в мерцающие сети и имя бога не держать в секрете, не верили портовым крикунам про то, что ни вернуться, ни вернуть. Нам раздавали пряники и плети — на выбор, мы ушли куда-нибудь, не захватив ни компаса, ни карт. Пусть с каждым днем длиннее тени наши, позволь нам — быть, а где — уже не важно, позволь сказать спасибо, за азарт в твоей, без правил и ветрил, игре — затянутой на вечность рукопашной с самим собой, за церковь на горе, за истовую верность звонарей колоколам, известную тебе лишь, за зыбких снов горячечную ересь, за снег в июле, ливень в январе, за то, о чем волна в шторма молчала, за то, что ты по-прежнему не веришь ни нам, ни в нас… Позволь начать — с начала. суеверное
Что до времени нам?.. как по году его ни вымаливай,
стрелки ни подводи — ускользает проворное чудище, скрипнет старыми рисками на циферблате эмалевом, и курантам кранты. Только кажется — есть хоть чуть-чуть еще. Я тебя попрошу — не запомнись проспектом заплаканным, оступаясь степенно в подтеках огней Староневского, где у редких прохожих сердечные клацают клапаны, и гудят до утра гуинплены, и спрашивать не с кого — век который уже не взойдет из заветренной сырости свора борзых теней на уклончивом небе камлающем, да и что на озимом миру может запросто вырасти?.. Вон дрейфует моя кочевая звезда — мал-мала еще. Ты приснись декабрем, в календарь с долгожданными числами волоча нерадивое счастье хоть силой, хоть волоком по замерзшей воде ли, полями ли чистыми-чистыми в волоокие сумерки, наспех подбитые войлоком, где стареющий Бог разведет искрометное месиво, суеверно застыв по колено в космической обрези, и поди разбери — то ли блажь этот снег, то ли месть его?.. На ветру для молитвы нужны образа, а не образы. А ты?..
Открой глаза — в блуждающей ночи
немилосердно срезано под крыши ветрами небо. Только — не молчи… Дно под ногами, а хотелось — выше и ближе к солнцу, но меня не слышит единственная нужная душа. Предательски стучит шальное сердце в том смысле, что сбиваясь и спеша навстречу — пустоте. Куда мне деться от незнакомых лиц?.. И водка с перцем как, впрочем, и все прочие… врачи, в который раз не совладают с жаром — ртуть неподкупна — только не молчи!.. и солнце очумевшим красным шаром летит в окно мне. Потерять ключи и больше никогда не возвращаться — вот так в бреду задуман был побег. Воистину — сомнительного счастья замкнувшихся дорог недолог век. Ты, самый главный в мире человек, скажи, каких еще мне ждать пророчеств?.. Конечно, проще мирно сдаться в плен чужих, до хрипа нежных одиночеств, но что могу я — без тебя?.. Взамен — лишь сны и тени поднимать с колен. Донельзя обесценив чувство локтя и прочие врожденные черты, ослепнув, обезумев и оглохнув, я многому смогла бы научиться — избавившись от страха высоты, летать, к примеру, как умеют птицы, но небо подождет меня… А ты?.. мы — будем!..
Тебя не узнать невозможно —
по вздоху, по взмаху, мятежному взмаху — держись!.. — плавников. Или крыльев?.. Так падают в небо, так сны провожают на плаху, так в ночь отпускают бесстрашную певчую птаху, так шепчут в бреду предрассветном: мы — были!.. Мы были податливей и безмятежней — как глина. Смиренней. Швыряли горстями слова и надежды, что бисер — известно куда… Собирали, сдирая колени подводные камни в любви утонувших прозрений. Мы были мудрее — не ждали ни песен, ни писем от канувших за амальгаму нестойких видений. На дне — преломляется свет. И на тысячу радуг могло бы хватить нам с тобой… Не устав от падений — не выплыть, не вынырнуть и от настойчивой тени не скрыться — от наших вчера, выгребающих рядом. Не стоит подметных желаний, моя золотая, наш дом из стекла, за которым — уснувшие люди. Что лед, что вода — все едино, согреешь — растает. И все возвращается в море, волной прорастая сквозь илистый сумрак сомнений, сквозь шепот: мы — будем. не волей небес
Я был послан через плечо
граду, миру, кому еще? Денис Новиков Пусть шаткие крыши уносятся влет
и снег на лету превращается в лед, крепчает слезящийся панцирь — умри на задворках свинцовых кулис, но выучи роль, а не вышло — молись, дыши на застывшие пальцы. Подметная повесть соленой слюды стирает незваных прохожих следы, и прячется смерть в занавески, и город дрейфует, циклоном несом, и повод проснуться весне в унисон совсем невесомый. Не веский. Не волей небес, отходящих ко сну, вольется в казненного ветра казну туман, умножающий скорби — гляди, сколько песен чужих намело, любое крещендо сойдет на минор, всплывая под «urbi et orbi». И сердце не камень, и что ни долдонь, но лишь разожмешь Бога ради ладонь, и — amen, до слез изувечь, но ни голос на бис не взлетит, кистепер, подснежного свиста неверный тапер, ни эхо. И эхо — не вечно. А лед полыхнет — да хоть как нареки, но вплавь здесь всегда середина реки, и с берегом берег не вместе, барокко по-барски заносчивых льдов, твой город, который не помнит следов — не стоит. Ни мессы, ни мести. Лада Пузыревская — поэт. Родилась и живет в Новосибирске, выросла на Дальнем Востоке, по разным причинам и поводам успела объехать почти всю страну и полмира — то ли гоняясь за временем, то ли убегая от него. Где и кем только не была, но теперь уже давно занимается тем, что так или иначе со временем связано: Лада — часовщик. Автор книг «Маэстро полуправды невсерьез» (2004) «время delete» (2009), «Последний десант» (2010). Широко печатается в российской и зарубежной периодике, включая сетевые издания.
|