Свежий Номер

№ 1 (99), 2013

Туман кустился голубой по-над каналом,
а между тем, моя любовь не проканала.
Не от ворот, но поворот в проулок, с песней.
Мне шел тогда двадцатый год, — тем интересней.

А я не промах, я уже освоил позу,
таскал в портфеле, не в душе, стихи и прозу.
Себя считая головой — светлее прочих,
все мерил жизнью половой... Блажил, короче.

Чужие ритмы — не беда, желанье было б.
Гори, гори, моя звезда, хромай, кобыла.
И карты в руки, и перо, но тут, краснея,
вползает финкой под ребро глухое «Не-а».

Полпачки выкурив за час, смотрел на волны,
воспринимая тот отказ триумфом полным;
бурчал не так, как Вечный жид, но что-то вроде:
«Я буду жить, я буду жить, а вы — умрете...»

Тошен писателю быт;
дни окаянные.
Родину нужно любить
на расстоянии,
дабы не вязнуть во щах
кислого ужаса
и никого просвещать
больше не тужиться.

Счастливы будьте, ой-ей,
с сизыми лицами,
с вашей хваленой гэбней,
с новой полицией,
да с азиатской ордой,
да с ваххабитами.
Все-таки вывод простой —
мало вы биты и
мало вам было потерь...
Жертву, палач, ищи!
Вот и милуйтесь теперь
с карликом плачущим.
Вам же корыто дано
с синей каемкою.
(Рифмы неточные, но
образы емкие).

В общем, представился б шанс,
а не пародия, —
я б не вернулся, душа,
матушка-Родина.

Провались это самое,
разрази его молния!..
Опущу телеса мои
в мутный прудик безмолвия.

И не нужно причастия,
что до этих приличий вам?
Видел видимость счастья я,
а хвалился количеством.

Не парить в невесомости
не умел неужели я?
А теперь — только «Новости»
и драже раздражения.

Подуставшие ангелы —
больше мне не хранители…
На моем полустанке лишь
лес стоит охренительный,

и плутают, невзрачненьки,
меж путями лосиными,
грибанутые дачники
со своими корзинами.

По воде разнеслись круги,
бедный камешек плыл, да сплыл, —
с головою зарывшись в ил,
повстречался с бытьем другим.

Сколь ни майся — наскучит дурь,
запасайся дурью по май.
Предосенним парком иду,
и травы моей — не замай!

Ветерок муде леденит,
расширяется третий зрак.
Говорят, победил «Зенит»,
и опять проиграл «Спартак».

Преграждают нетвердый путь
карусели, прочая муть...
Прокатиться, что ли, как все,
да на Чертовом колесе?

И скрежещут цепи:
— крак-крек,
и гудят канаты:
— зун-зин.
Пропускает к небу узбек,
хоть и треплется, что грузин.

А чего теряться? Да вот
мой билет, только номер стерт.
Пусть берет меня в оборот
Черт.

Пусть подсядет там, наверху,
и парфюмом серным обдаст,
побалакаем: «Who is who»,
покумекаем: «Was ist das».

И сую нацмену билет;
тот руками машет: «Шайтан!»
«Прочь с дороги!», — рычу в ответ,
и сажусь, развалясь, и — там —

замечаю, что не один.
Слева сев, раскрывает рот
удивительный господин,
и, по-моему, он не врет;

говорит мне: «А помнишь, как
ты чудил, и с тобой была
фря по прозвищу За Пятак,
но мила, конечно, мила.

Как рванула блузку она,
как ширинку ты расстегнул,
как сажал ее прямо на...
А в кабинке был стон и гул.

Из других кабинок на вас
как смотрел православный люд!
И в тот день один педераст
перешел на Марин и Люд.

Я замедлил ход колеса,
чтоб успели вы — не спеша.
на меня ты надеялся,
но и сам, герой, не плошал...

Сколько вод с тех пор оттекло,
сколько ты разбросал камней,
а пришел все равно ко мне, —
потому как, факт, не ссыкло.
И сейчас не дрейфь, посмотри:
там, внизу, — то, что ты искал,
И по счету: на раз-два-три —
выбей дверь с первонатиска...»
__________________________

Обдолбавшись, лежит дурак,
наблюдая стерео-сон...
Победит когда-то «Спартак»,
но пока — «Зенит» чемпион.