Свежий Номер

№ 4 (90), 2012

Вселенная смеется надо мной
и крылья бабочки колеблет в ритме пульса.
Очнувшаяся хрупкость бытия, —
лети!

Очень личное. Даже бумаге кажется:
столько цветов не бывает в одном саду.
Наше ли счастье по склону скатилось камушком?
Я ли по следу за ним все иду, иду…
Очень личное. Даже друзья тревожатся:
Что за туманность? И чей это там искус?
Неназываемое на бумаге сложится —
веточка к ветке — в лазоревый нежный куст.
Слышишь ли? Слышишь? — Эхо дверей распахнутых.
Чет или нечет? Остаться или уйти?
Нам ли решать? Уже крылья в ночи расправлены!
Будем с тобой в том саду до утра кутить!
Будет бродить возле нас конь гнедой стреноженный,
будет рассказывать сказки нам Кот-Баюн.
Я выбираю единственно невозможное.
Очень личное. Каюсь, но не боюсь.

Это наше зеленое дерево среди зимнего поля,
не известно, зачем посетившее строгий пейзаж,
как стремительный промельк в окне уходящего поезда.
Это дерево — наше, и поезд сегодня — наш.
Это мы в параллелях земли мчимся встречными ветрами,
чуть коснувшись крылами, расходимся вверх или вниз,
и нечаянной радости запечатанные конверты
отправляем по адресу: поле, зеленая высь.

Все меньше лиц, все больше дат.
Ряды чугунные оград
способны ль оградить
от пустословья и обид,
от яростных житейских битв?..
Мерцают цифры. Мотыльки на свет летят.

В том городе дорог на полчаса
неспешным шагом. Барышни одеты
в лен или ситец. Северное лето
приводит неизменно в школьный сад,
и лишь напоминают поезда
о том, что есть другие города.
В том августе хранятся якоря
всей жизни, ее трепетное пламя,
еще ничто не принуждает память,
и за разлуку не благодарят,
а если и случается уход,
он — просто выход за предел ворот.
Там все живет в единственном числе,
в одном неизъяснимом чувстве детства,
одно светило, вспыхнув по соседству,
стремительно стирает ночи след,
и колыбель поет от сна до сна,
и ясен день, и мысль о нем ясна.
Там ждет чернил пустой тетрадный лист…
Неразделимы, влюблены, любимы —
единственные женщина с мужчиной —
отец и мама за руки взялись,
идут… Как долог фотографий ряд…
Порою там беззвучно говорят…
Там время, как тугая тетива,
 а чтенье вслух, как близких душ сложенье,
там скрипка состязается в правах
с роялем — завладеть воображеньем…
Тот город нашим взглядом мерит даль,
за горизонт ведя горизонталь.