Свежий Номер

№ 2 (88), 2012

Веретеница
сон-трава
завертела
вскружила голову
сонмом снов
отравила
одурманила
снова
ветром поманила
верой новоявленной
прострел луговой
стрелой луковой
кованым острием
с тетивы-струны
слетел
в тело
веретеном впился
да не больно.

Во мне обитают два существа
Одно в ярости на ближнего бьет об пол посуду
Другое ставит диагноз: ничего, это просто невроз
Справимся без лишних препаратов.

Во мне обитают два существа
Одно просыпается в поту, страшась за свое больное тело
Другое, просчитав до ста и наладив ритм дыхания
С обворожительной улыбкой входит в кабинет хирурга.

Во мне обитают два существа
Одно бродячим псом воет от одиночества
Другое теснится на литургии с братьями и сестрами
И церковный хор изливает на него благодать.

Во мне обитают два существа
Одно безнадежно влюбляется и видит яркие сны
Другое его по-отечески журит
Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы...

Во мне обитают два существа
Одно эгоистически тщеславится: вот я какое
Другое на исповеди искренне пытается
Заделать бреши в собственной совести.

Во мне обитают два существа
Интересно, что оба они
Уйдут в мир иной одновременно
И предстанут перед Всевышним, держась за руки.

Наши пращуры были рабами.
Матери нас зачинали в скрипучих повозках.
С первыми криками мы задыхались
Зноем и пылью пустыни.
Золото неба нам выжгло сухие глаза,
Так что мы не умели заплакать.
Случалось, что наши отцы и роптали,
Украдкой тоскуя по сытому рабству.
А может, не ропот мы слышали вовсе,
Но шелест песчинок на свежих могилах,
Которые щедро отметили путь Моисеева люда.
Мы ж никогда не роптали, не зная иных якорей,
Кроме тяжелых камней на отцовской могиле
Или других, чуть поменьше, что на ночь ложились
Под обод колес у послушной повозки.
Что может быть проще: идти к горизонту
За тысячью тысяча, след — в след, колесо — в колесо
И слиться с дорогой песчаным могильным холмом,
Оставив, однако, дитя на телеге под грудой тряпья,
Как будто проросшее семя во влажной земле,
Вскормленное грудью пустыни.
Что может быть проще, чем лечь белокостным настилом
Для тех поколений, чей взор различит в отдалении
Оазис свободы, похожий, должно быть, слегка
На поляну Куинджи. С речушкой, где наши потомки
Омоют прохладной водой заскорузлые лица.
В тот день и взойдет над тобою, Россия, звезда Водолея.

Подняться на цыпочки стеблем зеленым
упругой ногой о трамплин опершись
толкнуться затылком в сиреневый купол
Медузой растечься у водного края
на вдохе глубоком вместив небеса
в белесо-кисельное чрево

Под музыку вальса иль танго
ввинтиться песчинкою в смерчевый столб
горячих объятий

В колодец любимых зрачков погрузиться
и вычерпать взглядом со дна их
звезду откровения

Белесой тропой каменистой взойти на Масличную гору
и там прикоснуться рукою
к реликвиям вечным

Как много дано человеку путей восхождения
к собственной сути нетленной
но только у каждого — свой.

А ведь настанет час
Когда не хватит нот
Семи, лишь семи
И композитор уронит беспомощно
Руки на тихие струны

А ведь настанет час
Когда не хватит слов
Всего только тысяч и тысяч
И онемеют поэты, бессмысленно
Скомкав стерильный листок

Но сегодня упрямый фонарь
Под вечерним окном
Брызжет чуть рыжеватое золото
На остролисто-точеные пряди
Еще молодых тополей

Странно: сейчас мне достало
Обыденных, только обыденных слов
Чтобы это сказать.

Все уже было сказано,
О том, как выйдя из дома,
Он (иль она) попадают во время иное
Или в другую страну.

Чудную, где все перевернуто,
Где матовый свет исходит
Из зазеркальных божьих колодцев
Или любимых глаз.

Там на тропинках неведомых —
— Следы невиданных ангелов.
К бережным странноприимникам этим
Я отправляюсь на днях.

Я — секундная стрелка:
Я затравленно бегу по циферблату жизни.
Я — минутная стрелка:
Я устало бреду из последних сил по тому же неумолимому кругу.
Сейчас судьба привяжет меня,
Растянув между девяткой и тройкой.
Я буду распятием,
Показывающим без пятнадцати секунд
Пятнадцать минут неважно какого.
Все стихнет. Я не закричу.
Сердце попытается тикать, но не сможет.
Мое время остановится.

Это был самый длинный день моей жизни
Этот день длился до самой смерти
Это был день моего рождения
Тринадцатого числа того самого месяца
Когда я родилась. Самого главного тринадцатого
Числа, а не какого-нибудь!
В этот день случилось все, что должно было
И не случилось все остальное
В этот день не случилось детей, кроме меня самой
Но случилось самое главное: жизнь и смерть
И если случилась работа — это было при жизни
И если случилась дружба — это тоже было при жизни
И если случились боль, унижение и страх — и это было при жизни
И уж, конечно, при жизни была любовь
(Если, конечно, она случилась)
И все это было в один и тот же день
Самый длинный, самый тринадцатый и самый обыкновенный.

Белесая дымка воспоминаний
Стелется по оврагам
Что в детстве манили
Таинственно-темным орешником неизвестности.
Никто еще не сумел удержаться у края,
Где осыпается почва,
И до крови ранив юность о ветки,
Мы падаем на дно
Глинистой зрелости,
Местами покрытое кочками неудач
И жухлой травой сожаления.

Сквозь послезимнюю пыль
На усталом окне
Патокой утренний свет
Мне стекает в ладони

Я умываю лицо
Отпивая глоток
Залпом, из пригоршни
Сладко-молочной надежды

Полупрозрачной струей
Захлебнувшись, душа
Множеством атомов станет
Отныне бессмертных