Свежий Номер

№ 11 (85), 2011

Терентьев поймал меня в редакционном коридоре. Волосы на голове взъерошены. Узел галстука ослаблен. На лацкане пиджака пятно — кажется, горчица.
— Что? — спрашиваю.
— Все, — говорит, — не могу больше.
— Ты откуда?
Он удивился.
— Из курилки.
— Не можешь курить?
— Причем здесь курить?
— Ну ты ведь из курилки.
— Ты не понял. Курить я еще могу. Я работать больше не могу.
Кириллу Терентьеву двадцать семь. Последние три года он работает в нашей газете. Когда-то он считал себя хорошим журналистом. Сейчас он даже не уверен, какова его профессия. Смутно он понимает, его можно назвать «составителем отчетов». Или просто — «машинистом». Осознав это, он начал страдать. Потом затих и успокоился. Я думал, навсегда. Но нет. Рецидив?
— Что-то случилось?
— Подошел к черте.
— Похмелье что ли?
— Да. Но при чем здесь это? У тебя, кстати, ничего нет? Нет? Жаль…
Я посмотрел на часы.
— Час дня.
— Ну и что? Душа просит.
— С этой душой… Одни тревоги.
Он тряхнул головой.
— Ты уводишь меня в сторону.
— И не пытаюсь. Хотя мы стоим на проходе.
— Тебе все шутки шутить. А я устал.
— Сегодня день такой. Много солнца.
— Не в солнце дело. Хотя жара… пива хочется… но не в солнце…
Я понимал, он ждет, чтобы я спросил: «А в чем дело?» Но я держусь. Если спрошу, пути назад не будет.
— Я устал…
— Это я уже слышал.
— Сильно устал.
Вздыхаю. Что делать? Вечно приходится выслушивать чьи-то признания. Наверное, это судьба.
— Ладно, — говорю, — пойдем в кафе.
Он оживляется.
— А что? Дельное предложение…
Мы спускаемся вниз. В кафе есть бар. В баре есть коньяк. Я беру два по пятьдесят. Продавщица хмыкает, кивая на циферблат над стойкой.
— Счастливые, — говорю, — часов не наблюдают.
— Счастливые… хех!
Иду к столику. Терентьев почему-то сидит в темных очках.
— Что она? Докапывалась?
— Сними очки ради бога. Выглядишь как американский шпион.
Он неохотно снимает.
— А пиво? — спрашивает.
— Может, тебе еще чебурек взять?
— Дельное предло…
— Понял, понял.
Иду за пивом с чебуреком. Я слишком добрый, наверное.
Возвращаюсь.
— Ну что там у тебя?
Терентьев вздыхает и начинает.
— У меня — кризис. Мне уже почти тридцать. Жена. Ребенок. Ипотека. В общем, полный набор. Кроме того, я курю, выпиваю (бывает) и вынужден смириться с тем, что мне уже не стать рок-звездой. Я в ловушке, чувак.
— Что-то рановато для кризиса среднего возраста.
— А это кризис… младшего возраста.
Глоток пива. Он продолжает.
— Дела мои идут не очень. Сам знаешь. Редактор постоянно режет статьи. Цензор хренов! Ладно бы нам не платили построчно, так ведь его вот эти вырезки влияют на мой оклад! Он махнет, не глядя абзац, с лишним — а бухгалтер с меня триста рублей высчитывает. Ну разве не обидно?
— Обидно.
— И я о том же. Ладно бы я писал плохо. Так пишу ведь нормально. Нет, ну понятно, что я не Тургенев и не этот… как его.
— Толстой?
— Ну почему же Толстой? Хотя — и не Толстой! Факт. Но мне, как и Толстому, обидно.
Он осушает рюмку. Запивает ее пивом. Вытерает рукавом пену.
— В общем, решил я увольняться.
Я фыркаю. Ну или издаю какой-то похожий звук. Он ведь и раньше мне жаловался на работу. Жалобами все заканчивалось. А тут вдруг увольнение. Странно.
— С чего это вдруг?
— Так я же говорю тебе! Нет мне житья тут! Вообще!
— Нормальная работа. Не хуже других.
— Это ты так говоришь? А кто всех этих ньюсмейкеров трехэтажным матом покрывает?
— Бывает всякое… Но дело-то не в этом. Везде мату найдется применение. Поверь. Мудаков-то хватает.
Он закурил. Откинулся на спинку. Сделал задумчивое лицо.
— А я больше не могу. Не могу — хоть режь! Хочу устроиться в нормальную редакцию.
— Нормальная редакция — там, где мы не работаем.
— То есть?
— Не бывает нормальных редакций. Все немного того.
— Редакторы, в смысле?
— Все. Вообще все. Редакторы, журналисты, ньюсмейкеры, корректоры, уборщицы. Все люди и у всех свои тараканы.
— То же мне… философия. А я не могу здесь!
Я глотаю пива и подставляю к нему свою рюмку.
— Пей.
— А ты?
— Не хочу.
— Ишь!
Он крякает и выпивает. Берет пиво. Пьет. Вытирает рот. Глаза его медленно заволакивает туман.
— Уволюсь к едрене фене!
— Ну уволишься. И что? У тебя же ипотека! А здесь неплохо платят.
— Неплохо. Если редактор статью ножом не исполосует!
— Все равно неплохо.
— Ну и что? Я хочу найти своему перу более достойное применение. Может, я напишу роман, а? Почему нет?
— Роман?
— Ну да.
— Напиши. Правда… это устаревающая форма…
— Твоя задница — вот это устаревающая форма. А роман… он живет вечно. Как Ленин. И еще вечнее.
— Смотрю, ты уже готов.
— А что? Имею право.
— У тебя же сегодня запись.
— Да я уже накидал шаблон. Завтра позвоню куда нужно — прямую речь вставлю — и в печать!
Он протягивает руку к моему стакану с пивом, я не сопротивляюсь, но смотрю на него с осуждением.
— Кажется, ты морально разложился.
— Все мы тут… разложились. Сначала расселись. А потом разложились. Эх!
Он пьет еще.
— Так ты точно решил?
— Да. Вот уже и заявление накатал. Хочешь зачту?
— Нет.
— Сейчас.
Он полез во внутренний карман пиджака. Пепел с сигареты, которую он держал между средним и указательным пальцем, упал ему на брюки. Он не заметил. Я промолчал. Бумажка долго не поддавалась. Потом он достал ее.
— Вот. «Прошу уволить меня по соб… бла-бла-бла… в связи с нездоровой моральной обстановкой в коллективе?»
— А что, она нездоровая?
— Конечно! Люди что хотят, то и делают! Бухают в рабочее время! Обсуждают начальство. Даже… т-с-с-с!.. хулят правительство. А хулить-то его не стоит.
— Может, тебе такси вызвать?
— Вызови мне лучше маршрутку… Или троллейбус. А то и метро.
Он совсем ослаб. Я помог ему встать. Уходить из кафе он не хотел. Вел себя как все пьянчуги. Пел, матерился, протестовал. К счастью, блевать не стал. Как с таким слабым организмом можно работать в газете? Это же форменное самоубийство!
Я вывожу его на улицу. Ловлю первое движущееся средство.
— Отвези его домой, — говорю.
— А где у него дом? — спрашивает частник.
— Мой дом там, где моя печатная машинка, — бормочет Терентьев.
Водитель не понимает.
— Печатная машинка?
— Это он фигурально. На Ржевку его.
— В это гетто? Я туда с бухим не поеду!
— Все в порядке. Я — журналист, — говорит Кирилл и размахивает перед носом водителя красной коркой с надписью «Пресса», которую он успел достать из кармана. Это действует. Водитель нажимает на газ.
Я возвращаюсь в редакцию. Грустно и тоскливо. Я пялюсь отсутствующим взглядом в монитор. Пиво бродит внутри.
«Может, мне тоже уволиться?» — подумал я. И сам засмеялся. Какая чушь! Разве мы в силах что-то изменить?
На следующий день я встретил его на работе. Он занял у меня тысячу и ушел в буфет.