Свежий Номер

№ 6 (205), 2023

Воздушная взвыла тревога.
Тень пала на город внизу.
Но хоть бы глядел ты в три ока,
увидел бы только грозу.

Лишь порох свинцового неба,
набрякшего гроздьями туч —
как будто зарядами гнева,
сорваться готовыми с круч.

Гроза надвигается, валит,
кипит над твоей головой.
И душу твою разрывает
неистовый внутренний вой.

Здесь, на земле, сегодня бой —
солдаты, жертвуя собой,
грядут, как эллины на Трою.
Бьет артиллерия: ба-бах! —
и в облака взмывает прах
и смешивается с грозою.

Но выше черных облаков,
куда не долетает рев
тяжеловесной канонады,
земной не проникает прах  —
трепещут в солнечных лучах
одни прозрачные монады.

А выше, там, где в пустоте
звезда к звезде — везде! везде! —
сияет вечная лампада,
прощенный трудится Адам,
растет единый Божий храм.
И нам об этом помнить надо.

На валежнике влажно блестит паутина,
что в сухую погоду почти не видна.
Лишь недавно, казалось, гроза поутихла,
а теперь вот совсем прекратилась она.

Небеса озаряются светом зарницы —
атмосферный на запад подвинулся фронт.
И в лесу оголтелые носятся птицы,
словно срочный природы объявлен ремонт.

Под зеленым шатром нарастает шумиха:
затевают сороки свой бабий бедлам;
точно дом возводящие плотники, лихо
дятлы целой артелью стучат по стволам.

И заслушавшись рядом с ожившею чащей
как выводит рулады лесной виртуоз,
на мгновение видишь ты мир настоящий —
безучастный к былому, не помнящий гроз.

Если все мне надоели,
я люблю среди недели
целый день бродить в лесу.
И наевшись ягод спелых,
полную корзину белых
набираю и несу.

В чащу хвойную не лезу,
а прислушиваюсь к лесу,
к протекающей реке.
Здесь, далече от столицы,
разговаривают птицы
на понятном языке.

Так различны речи птичьи!
Грач зачитывает притчи,
громко жалуется дрозд.
Но язык совсем несложен,
хоть и с прозою не схож он,
а невероятно прост.

И на нем слагает оды
тот бессмертный дух природы,
собеседник чудный мой,
что является предтечей
всех лирических наречий,
всей поэзии земной.

Отклячив задницы упруго,
как будто здесь прохожих нет,
лежат в Останкине у пруда
две нимфы самых нежных лет.

Перевернувшись дружно, сиси
купают в солнечных лучах.
А где-то там, в безумной выси,
пылает яростно очаг.

В испепеляющем багрянце
бушует плазменный дракон,
гигантские протуберанцы
к Земле выбрасывает он —

и толпами незримых бестий
они в наш хрупкий мир несут
зародыши стихийных бедствий,
болезней, войн, гражданских смут.

Но не почувствуют нимфетки,
раздевшись даже догола,
как вызревают в каждой клетке
зачатки будущего зла.

Они блестят уже от пота
и, снова распластавшись ниц,
боятся потерять всего-то
немного кожи с ягодиц.

Не атакуют ястребы звеном,
не маршируют волки на парадах.
Но человек на шарике земном
во все привносит стройность и порядок.

Стратегов не бывает у синиц,
представить сложно и такой сюжетик,
чтоб у котов был свой Клаузевиц,
военного искусства теоретик.

А если где и есть еще фронты,
то мы случайно давим босиком их, —
не признаем, увы, ни я, ни ты
родства прямого с миром насекомых.

Много лет назад мне позвонила
прежняя наставница моя
и прощебетала очень мило —
так, что даже поперхнулся я:

«Подскажите, друг, не из бравады,
перечислите-ка без прикрас
все заслуги ваши, все награды,
и какие премии у вас».

Не спросила, как моя работа,
удалось ли книги мне издать, —
видно, для какого-то отчета
ей другое важно было знать.

Отвечал я даме симпатичной,
что весьма помочь ей был бы рад,
но лишен возможности отличной,
ибо нет ни премий, ни наград.

А недавно, как Салману Рушди,
Пастернаку и Анни Эрно,
выдали мне наконец по дружбе
премию. И деньги заодно.

К моему полтиннику, к закату
эти премиальные рубли,
словно бы законную зарплату,
на расчетный счет перевели.

Средств не хватит прикупить картину
или вазу в стиле ар-деко,
но четыре месяца квартиру
я могу оплачивать легко.

Или можно погасить налоги
с неработающего ИП,
или курс прослушать хатха-йоги —
просто ради смеха. И т. п.

Что ты, Саша, приуныл на полке —
завидно тебе наверно, брат?
Мишенька, втяни свои иголки —
я перед тобой не виноват.

Творческие были вы натуры.
Велимир особенно мне мил.
Очень жаль, что мир литературы
вас, друзья, совсем не оценил.

Тридцать лет за простое спасибо
я стихи свои людям читал
и другим не завидовал, ибо
обделенным себя не считал.

Что поделаешь! Даже священник
принимает бестрепетно мзду,
а к поэту привешенный ценник
вдохновения гасит звезду.

Платят шлюхам и официантам,
подают алкашам на Тверской.
А поэт не торговец талантом,
кассы нет у него в мастерской.

Глаз его на такое наметан,
у чего не бывает цены,
и бог знает, откуда берет он
понемногу на хлеб и штаны.

Все то, до чего я дорос
и выше чего я залез,
мне так беззаботно далось,
как будто упало с небес.

Как будто судьба за меня,
бессонная эта сова,
серебряной рифмой звеня,
сама подбирала слова.

И с ней над строфою корпел
редактор, проворный как дрозд,
а я только слушал капель
хрустально смеющихся звезд.