Свежий Номер

№ 3 (77), 2011

Все имеет значение и не-значение в гармонии между ними
Основной тезис парадоксизма

Поле современной поэзии пестро и разнообразно. Профессиональным критикам, по понятным причинам, бывает трудно охватить весь спектр представителей этого литературного острова. О «поэтическом буме» начала нашего века было сказано и написано не раз. Качество поэзии — это отдельный вопрос, но то, что поэты у нас растут, как трава на альпийских лугах, и луга эти пестреют цветами на любой вкус, несомненный факт.
Скромно и незаметно среди всего этого великолепия расцвел многолетний цветник, возделываемый Светой Литвак. Сборник ее называется, правда, «Один цветок», но цветов там много, и различных оттенков… Сборник издан в Таганроге Ростовским отделением Союза российских писателей и представляет собой собрание избранных стихотворений 2001-2010 г. г.
Интерес Литвак к слову, ритму, рифме, форме, содержанию и фонике русского стиха последователен и глубок. Особенно в последнее время ее выступления не остаются незамеченными ни на одном поэтическом собрании, которые в Москве не редкость. Она участница нескольких Международных фестивалей поэзии, где с успехом представляет Россию. На одном из недавних выступлений поэт Дмитрий Плахов сказал Свете, спускающейся со сцены: «Какая Вы искусная поэтесса!». А московская литературная среда на похвалу скупа.
Безусловно, Литвак давно обращает на себя внимание. И не только эпатажными выходками, перформансами и акциями, но и свежей, оригинальной интонацией, чистыми, яркими образами. Известно и мнение: «Что это за поэтесса, которая читает стихи обнаженной?» По этому поводу мне понравилось высказывание современного графика Нестора Поварнина, работы которого очень самобытны (он иллюстрирует эротическую поэзию Литвак): «Принято считать, что поэзия — это обнажение души, т. е. автор, сочиняя стихи, обнажает себя перед своим читателем. На самом деле, стихами он себя одевает».
В своей короткой статье «Может ли критик попасть в то место, где поэт пишет стихи?», написанной в 2006 году, Литвак пишет: «Поэт осваивает неизвестные пространства (обозначим этим словом). Ставит вехи, открывает материки и маленькие точки мира. Читателю дана возможность последовать этим путем. Но вряд ли всякий попадет туда, где поэт писал свое стихотворение. Вероятно, некоторые поэты ходят (не в дурном смысле) в одно и то же открывшееся им место. А некоторые попадают черт знает куда почти каждый раз. Это необыкновенно интересно».
Заглавное стихотворение сборника «Один цветок» помещено на 16-й странице. Оно удивило меня гремучей смесью смыслов, интонаций, эпичности и тональностью детскости, почти инфантилизма. Начинается с пушкинских аллюзий («Анчар»):

Но дальше Литвак отменяет эпическую интонацию и формирует впечатление детскости аллитерацией «шмели и пчелы» и на уровне морфемы уменьшительно-ласкательным суффиксом в слове «хоботки»:
Его весь день сосут шмели и пчелы,
Суют в нутро настырно хоботки, —
а в последующих двух строках реминисценцией с самым известным стихотворением Агнии Барто «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…»:
Он всем открыт, беспомощный и голый,
Лишь под дождем сжимая лепестки.

Такое странное наложение приемов в контексте неожиданно формирует смысловой образ по принципу «совмещение несовместимого», одного из главных канонов авангардного и новаторского искусства.
О смещении интонации «предупреждает» уже игра в стилистическую ошибку, парадоксальный «перевертыш» — оксюморон «к небу наклонен», причем борьба с литературным штампом «тянется к небу» здесь не самоцель.
Далее эксперимент по смещению смысла продолжается, поскольку в третьем стихе появляется четкий эротический мотив, который тоже заявлял о себе в предыдущем стихе:

Но последняя строфа возвращает нас к эпической интонации, которая в первых двух строках представлена иронично за счет сознательного предъявления литературного штампа — «увял цветок», а дальше иронический пафос поддерживается контрастом стилистической окраски двух глаголов «увянуть» и «сгубила»: первое — из сентиментального лексикона поэтов-романтиков ХIХ века — в сочетании с просторечным «сгубила».

А в заключительных строчках иронический пафос плавно перетекает в аккорд жизнеутверждающего, вполне традиционного, узнаваемого финала:
И, засыхая, по ветру рассеял
Наполненные силой семена.

В целом, эффект насмешки во всем стихотворении рожден в лексическими атиномиями: «плевел», «хранит нектар», отравой напоен», «гнетет» — «сосут», «суют», «сладострастной муки» — «щекочут», «грызут».
Предметный образ-аллегория этого стихотворения — ядовитый цветок — передает размышления лирического героя о своем месте в жизни и неуютности современного мира. По сути, он переживает романтический конфликт несовместимости высоких страстей и окружающей действительности. Ядовитый цветок гибнет, он слаб пред временем и силами природы, но в финале нет указания на то, что его семена, развеянные ветром, также ядовиты, как и он сам. Они наполнены «силой», а не грозной, умертвляющей отравой.
В этом парадоксе и во многих других изобразительно-выразительных средствах поэзии Литвак реализуется девиз парадоксизма, одного из литературных направлений, основанного в Румынии писателем Флорентином Смарандаке в 1980-м году: «Все возможно, и невозможное тоже!»