Свежий Номер

№ 2 (189), 2021

Мой свиристельный декабрь, снегириный, синичий, седой,
Корм разбросавший для птиц по заснеженным кронам,
Сладко мне спать под просторной твоей бородой,
Горько проснуться под гнетом, тобою дареным...
Птичьей симфонией память мою вороша,
Сумерки жизни встречаются с вечером года —
Так, из-под гнета привстав, уповает душа
На неизбежность зари, обнимающей край небосвода.

Линованной бумаги поперек,
С трагической усмешкой между строк —
И вопреки всеобщему движенью…
Кто был неодолимо одинок —
Теперь трубит в свой самодельный рог
И призывает пращуров к отмщенью.

Все было зря — и все было не зря.
Встает над миром черная заря.
Земля вдыхает испаренья зверя.
Но одинокий обретает строй —
И восстает, как туча над горой,
Отбросив страх и безоглядно веря.

Там, в этой туче, молнии парят.
Там аромат — и нестерпимый смрад.
Там все единым духом одержимы.
И ты, непокоренная душа,
Геройствуя со всеми и греша, —
В режиме распрямившейся пружины…

Но будет час, когда отпустит бой…
И, приподнявшись над самим собой
И оглядевшись над кровавым полем,
Услышишь в пустоте утробный вой —
И тот, кто там обнимется с тобой,
В ответ на имя скажет имя: ГОЛЕМ.

Маленький человек
                рыщет пингвиньей тушкой —
Все по торговым точкам да злачным хатам,
Маленький человек —
                             хитреньким побирушкой —
Заматерел на скотстве…
                             хочет прослыть богатым…
Только — себе… себе…
                       в норку… в постельку… в логово…
Маленький человек —
                                  всюду, где пахнет мором.
Где можно течь толпой —
                                      салом с холма пологого,
Перебиваясь подлою
                                      славой или позором…
Он завывал «хайль, Гитлер!»
                                      под оскверненной свастикой!
Он же заткнул, как свистнули, —
                                         тряпкой источник речи!
Маленький человек…
                                    Нет! Не лгала фантастика!
Именно он — предел мерзости человечьей!
Ангелы ходят по миру…
                                    Чувствуешь бурю скорую?
Истины зерна чистые
                                       Бог разбудил для сева…
Маленький человек —
                                   вечный Содом с Гоморрою —
Ищет, куда б слинять от мирового гнева!
Не отдадим же, братия,
                                      разум в плен суеверий —
Встанем всесветным воинством,
                                         честно отряд устроив!
То-то на пепелищах
                             рас, городов, империй —
Маленький человек
                                  бьется в огне мистерий —
Пепел его стучит
                       ядом
                             в сердца героев!

Если это полночь твоих желаний,
Отпусти себя в бесконечный сон,
В шелестящий шелк мимолетных ланей,
В шевеленье лоз, в сокровенность крон,
В шорох ежика под прошлогодней хвоей,
В петли хмеля, объявшие старый пень...
Значит, сердце желает и ждет, — назло ей!
И еще впереди самый лучший день!

Преодолев тотальную иллюзию,
Что будто бы чума объяла мир,
Давай, сестра, махнем с тобою в Грузию,
Из карантинных вырвавшись квартир.

Отринем все, фальшивое и спорное,
Вдохнем свободы горный кислород, —
И море, как объятие просторное,
Нам волны безоглядно распахнет!

Ах, Сакартвело, песнями и танцами
Отметь свиданье! Братский свят алтарь!
Долой кордоны, маски и дистанции!
Сойдемся и обнимемся, как встарь!

Река и речь — от корня одного.
В мерцании значения былого
Присутствует их древнее родство…
Так в громком «слава» проступает «слово»,
Так «слово» расцветает в «соловье»
И в «солнце» — благодатно и сурово.
А «речь» живет и в ласковом ручье,
И в отреченье схимника святого.

Отражены «начало» и «конец»
Друг в друге прорастаньем вечных зерен.
«Кров» — «крови» прирастающей венец,
И «черт» не зря и кучеряв, и черен.
«Род» в «радости» и в «гордости» гудит,
И в «раде», вести вольного совета…
А в «стаде» спрятан «стан», и слышен «стыд»,
Как в песне — птица, а в полете — лето…

Помянем, друзья, наши гордые ели.
Они берегли нас в снега и метели,
В их ветках морозные звезды звенели
И жил утешительный свет...
Они были с нами, пока мы взрослели,
Стареющий город заботливо грели,
Начальственным окнам о вечном шумели...
Теперь их на площади — нет.

Так к предкам уходит мое поколенье —
Под варварских пил заунывное пенье,
Вдыхая эпохи повальное тленье,
Кляня свой неласковый век.
Вселенских цепей проржавевшие звенья,
Обрубки надежд и обломки терпенья,
В свидетельских списках по долгу рожденья —
И дерево, и человек…

Неужто и наши стволы одряхлели,
И нашу кору паразиты объели,
И попусту наши цветы облетели —
Хоть с ними в могилу ложись?
Тлетворна вода оскверненной купели,
Ведь песни отцовские мы не допели…
Помянем же, други, погибшие ели
И всю нашу грешную жизнь…

Глазами, побелевшими от злобы,
От ненависти косным языком
Язвил нас дед — за то, что сдали оба
Бандитам и барыгам наш райком.
Мы были комсомольцами, мечтали
Преодолеть пространство и простор.
А — глянь-ка — ниже плинтуса упали,
Приветствуя имперский триколор.

Глядеть? Гляжу. Клубится дым багровый
Во все свои пространства-времена.
По всей стране, в мир простираясь новый,
Гражданская не кончилась война.
И снова комиссары в шлемах пыльных
Строптивых отправляют в ВЧК,
И вздергивают недругов всесильных
На реи офицеры Колчака.

И я, в наряде юности не первой,
За пламенной душою — ни рубля,
Кажусь ему великосветской стервой —
В сопровожденье вице-короля…

Россия! Над твоим пречистым телом —
За триста лет кто не глумился всласть?!
Но ты стоишь — как в красном, так и в белом.
И детям не даешь в трясину пасть.
В простреленном прабабушкином платье,
Познавшая и почести, и плеть,
Приемлешь одинокое распятье —
От тех, кого воспитана жалеть…

Когда-нибудь — насытясь ядом трупным —
Прозреет дед — и грянет вешний гром
«Прощанием славянки» — зовом трубным…
И пыль веков осядет за бугром.

Семь тучных коров на обильных лугах
Жевали душистые травы,
Два солнца цвели на волнистых рогах,
И песни плелись — величавы,
Был сладок напев, — хотя и суров
И сдержанной полон печали…
Но вскоре явились семь тощих коров
И тучных бесследно пожрали…
С тех пор не растет на равнинах трава,
Смердят опустевшие ясли,
Из песен исчезли родные слова,
И солнца над миром угасли…

Не стеснен ни выбором, ни сроком,
Раздавал Господь любовь по свету —
Так ты и досталась ненароком
Бедняку, бродяге и поэту.

Ты — своим вниманием влюбленным,
Милая, оплот моей надежды, —
Им троим, во мне пресуществленным,
Подняла потупленные вежды.

Я теперь гляжу без вожделенья
На плоды садов и ломти хлеба —
Сквозь твое великое терпенье,
Грешнику ниспосланное с неба.

Нищим был — теперь моим щедротам
Жадный хан завидует без меры.
Был бродяга — весь твоим заботам
Предан путь мой, путь страды и веры.

Господи, за что ты дал мне это?
Чем я заслужил любовь такую?
— Вместе с горьким жребием поэта
Я ее бесхитростным дарую!

С той поры, как мой шалаш угрюмый
Ты со мною делишь, дорогая,
Сердцем ли твоим, твоей ли думой
В бренном мире Бога постигаю.