Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерЯн БРУШТЕЙН
ВЫГОРАЯ ДОТЛА
ТЫ ДОЖДИСЬ МЕНЯ, ДОМ... Там где поле заброшено, борщевик и березки,
И асфальтное крошево вместо годных путей, Ветер лупит в лицо, заполошный и резкий, И, свиваясь в кольцо, бродит пыль без затей. Там живут старики, там не трудится время. Камыши у реки, как последний редут. Я доеду туда, снова буду со всеми, Ничего, что беда, прислониться дадут... Ты дождись меня, дом, сотню лет одолевший, Пусть дышу я с трудом, непонятный чужак. Я вернусь в эту тишь, я лохмат, словно леший, Ты поймешь и простишь, а иначе никак. САША
А Саша никому не отвечает...
Он голову свою в руках качает. Стихами дышит, только не к добру. Я дом запру, запруду перейду... Там, у берез, я тихий свет нашарю, и смою со щеки своей беду, грибов найду — потом себе нажарю под рюмочку. Не бойтесь, не сопьюсь. Прошла пора... Пока же здесь, в березах, я, мысли растерявший и тверезый, за странного поэта помолюсь. ЧЕРНОВИК
Я вышел из нетей,
я пропал в лесах и полях, Я ушел в сырые пространства, в глухую тоску бурелома. Я брел, спотыкаясь, и пел (глупо как!): «О-ля-ля», А воздух скрипел, царапая глотку, как сухая солома. И казалось, что я на свете один, только кляксами птиц Было испачкано весеннее бледное небо. Но кто же придумал, что нет в этом мире ни лиц, ни границ, А только молчание, полное гнева. Напомните, где я, зачем я живой, Куда я иду, какие ищу города, где не буду вовек одиноким. Но вздыбились черные сосны над бедной моей головой, И черные травы хватают меня за ноги. На выдохе выйду к окраине, к серым башням и ржавым трамваям, И крикну: «Я здесь, я дошел, позвольте к теплу прислониться...» Но ветер забьется, и пыльные смерчи расскажут, как мы умираем, И вылепят всех, кто здесь жил, и растают прозрачные лица. СОН
Всю ночь мне папа снился.
Я просыпался, потом засыпал, и сон продолжался с того же места. Такой жизнеподобный сон, последовательный... Причем происходили события, которых в реальности никогда не было. Хороший сон, добрый! Мы много ездили на папином жигуленке, встречались с какими-то людьми, потом папа репетировал с совершенно мне не знакомыми артистами, причем они почему-то читали наизусть... мои стихи! А папа ругался, что стихи странные и противоречат смыслу пьесы... Когда репетиция закончилась, он надел свой парадный пиджак с военными наградами (это было странно, папа доставал его только раз в году, в День Победы), и мы пошли гулять на набережную. И все разговаривали, не могли остановиться. Я порывался прочитать мое, посвященное ему, стихотворение, но вспоминал, что оно еще не написано. А потом зазвонил телефон, и сон оборвался на полуслове. Сердце жало, и в горле было горячо. * * *
Намедни, гуляя с собакой, вдруг услышал:
«Дедушка, а можно собачку погладить?..» И, не поверите, внутренне дернулся. Да, на самом деле — дед, внучка старшая уже институт окончила, младшенький стал длиннее меня, куда денешься, но пока не посмотрю в зеркало или не поднимусь рысцой на свой этаж (без остановки, между прочим) — не чувствую себя стариком. А какие страсти бушуют под потрепанной плотью, какая неуемная работа ума и души! Надеюсь, что, когда окончательно растворюсь в пране, нетелесный мой слепок будет еще долго раскалять окружающий эфир. ОСЕННЕЕ
В том мире, что тебе как прежде дорог,
Мерцают головешки павших дней. И твой любимый, но пропащий город За ними не становится видней. Но ты идешь по осени сомлевшей, Молчит ее остывшая душа, А за тобою тень, как личный леший, Торопится, почти что не дыша. Спеши, покуда догорают звезды, Туда, где никогда не будешь прав. И пес родной, хватая пастью воздух, Залает, не приняв и не узнав. * * *
Земная красота невыносима.
Пока моя береза не одета, Я понемногу выдыхаю зиму, Легко вдыхая будущее лето. Куда б меня ни гнало, ни носило, Везде искал не золота, а света. Порой ломался, выживал насилу, Искал вопросы — находил ответы. Что слезы городского человека, Когда шагнет он в мир другой, белесый, Но все же обернется, уходя — Его удержат хлебный запах ветра, Земная красота, моя береза, И дом в объятьях легкого дождя. * * *
Мы трезвостью ума хранимы,
И горьким папиросным дымом Омыты наши вечера. Верны дыхание и слово, И трезвый разум птицелова Смиряет бешенство пера. Так будет ныне и вовеки, И слезы не омоют веки, И не швырнет на землю боль. Полустихи и полуправда, И это наше полуправо На давнюю полулюбовь. Но все же как нам снится часто Один глоток шального счастья И эта вещая пора, Когда безумны станем снова И жаркий трепет птицелова Коснется нашего пера. ВЫГОРАЯ ДОТЛА
Как бы ни было холодно в нашей стране,
Мы согреем друг друга последним теплом. Не бывает судьбы веселей и странней, Чем бороться с добром и мириться со злом. На излете стрелы, на изломе веков, В том краю, где пустой не бывает судьбы, Мы теряем друзей и находим врагов, И не прожитый день отдаем без борьбы. Только петь, даже если дыхания нет, Только жить — даже если свеча оплыла, Не надеясь, что тихий останется след, Выгорая дотла, выгорая дотла… ______________________________________________________________________
Ян Бруштейн — поэт. Родился в Ленинграде в 1947 году. Без малого полвека живет в Иванове. Работал в газетах, на телевидении — был президентом негосударственного медиа-холдинга, преподавал в вузе историю и теорию искусств. Кандидат искусствоведения. В 70-х активно печатался, в том числе в «Юности» и «Знамени», пока его поэма, опубликованная в журнале «Волга», не была разгромлена в газете «Правда» за «формальные изыски». За этим последовала резкая критика первой книги в местной писательской организации. В итоге замолчал на четверть века. Снова начал сочинять стихи и прозу в 2008 году. В результате вышли в свет семь поэтических книг и более семидесяти публикаций стихов и прозы. Член Союза российских писателей, Союза писателей ХХI века и Русского ПЕН-центра. Лауреат конкурсов им. Н. Гумилёва и Н. Некрасова, премии «Поэт года». |