Новый сборник стихов Екатерины Блынской «Два ворона» наполнен размышлениями высокого художественного и духовного уровня: о нас, о том, чего мы лишены и к чему, по большому счету, призваны. Поэтесса верна себе. Ее героиня заявляет широко и непритворно:

О чем же она поет? «Мед Поэзии портит и дом, и быт», — вырываются у автора сокрушенные строки. Вопросы бытия волнуют ее не менее, чем вопросы быта, однако в приоритете всегда первые. Неспроста книга названа «Два ворона». Блынская пишет: «Мысль и память каркают надо мной», — один побуждает думать, другой не дает забыть. Один архивирует прошлое, другой живет настоящим и нацелен в будущее. Два основных составляющих человеческого сознания делают нас такими, какими мы являемся. Эта пара неразлучна: мысль привязана к памяти, сама по себе она не существует, только как следствие, как результат памяти. А вот убери эту «вторичную» категорию — и накопленный опыт что отдельного человека, что целого народа, словно упраздняется, утекает, как вода в песок.
Но забытое — еще не есть потерянное. Оно прячется в глубине бессознательного. Чтобы вспомнить упущенное, надо лишь уметь извлечь его. Вспомнить об утраченном Эдеме, в котором все жили в любви и понимании — значит, уже наполовину воссоздать его. Да и рецепт по обустройству имеется, не нами придуманный:

Радость — первостепенное слово Евангелия. И, в отличие от телесного удовольствия, она не относится к сфере материального потребления. Это чувство живет в душе человека. А радуются православные христиане не когда получают, а когда отдают. Неспроста в старославянском языке существовал глагол «радеть», то есть «заботиться», «уделять внимание», «хлопотать о ком-либо». И, конечно, христианину не придет в голову делать что-то «назло». Вот наперекор, проходя через скорби — это по-нашему. Стихотворения Екатерины Блынской — это напутствие человека, постигшего глубокий уровень восприятия христианства. Вместе с тем, они лишены тех смысловых обертонов, которые можно истолковать как дидактизм.
Ключевая тема произведений Блынской — переживания о нашей стране («родина, как подпечек, моя черна»), противостояние между ненасытным эгоизмом дня сегодняшнего («жить в свое удовольствие, не скорбя») и теми гранями бытия, о которых обыватель и не задумывается, той жаждой простой радости, которая заложена в каждом («Да и бог с ней, радугой над холмом…»). В русском языке есть поговорка: «“Я” — последняя буква алфавита». Частное, индивидуальное начало имело право на существование лишь будучи только соизмеримо с библейскими нормами. Сейчас все наоборот, и поэтесса с горечью резюмирует: «Только вороны этот бардак заметят». Но то малое зерно нравственной чистоты, что еще не утонуло в пространстве беспамятства, цепляется за жизнь, и, возможно, когда-нибудь прорастет.
Этот мотив часто повторяется. Он проявлен в разных декорациях и заканчивается не наивной абсолютной победой добра над злом (в нашем мире такое вряд ли возможно), но неубиваемым стремлением к этому идеалу, даже когда речь идет не о человеческой душе, а о мелкой, давно замусоренной речке:

Язык Екатерины Блынской расцвечен историзмами, архаизмами, пробираются в стихи и современные жаргонные словечки. Например, глагол «юзанет», вторгшийся на территорию строки, кажется избыточным. Стихотворение, в котором упоминается «сиянье нездешнее» под конец опускается на грешную землю («Ты не жалуйся больше, а просто заканчивай с водкой»). По логике, нужно что-то, чтобы снизить текст до разговорного стиля, но мне кажется, просторечный англицизм здесь неуместен. Больше подошел бы русский, полупристойный аналог, раз уж речь зашла о «беленькой». Демонстрируя богатый словарный запас, автор тем не менее, смешивает несопоставимое. Чувство меры изменяет ей и в таком пассаже: «У всего есть смысл, а под смыслом лажа…» — в стихах про покинутое пепелище. Этот жаргонизм и по смыслу подходит, и даже хорошо рифмуется со словом «сажа», но, как по мне, режет слух. От автора с широким лексиконом, стремящегося к добру, к истине, все-таки не ждешь заигрывания с массовой культурой.
Но сколько же раз в стихах упоминается свет! Практически в каждом произведении, вот, например, в таком контексте: «Как мне договориться с этим светом, / Что бьет из всех щелей, неприкасаем». А никак! Он не терпит компромиссов, и долг наш — стремиться к нему по мере наших скромных сил. Но во всем должна быть мера и смирение, и осознание: вот это я могу, а это — нет. Евангельская радость — результат огромной внутренней работы:

Жизни внешней, суетной Екатерина Блынская противопоставляет внутреннюю, напряженную, цель которой — путь к свету как к одной из вершин в поэзии: «И, если уж решил проредить тьму, / Не прячь светильник». Не отступать, не сдаваться, раз выбрав — держись избранного… Ее героиня решительна и требовательна по отношению к себе. Она ясно дает нам понять, что лежит в основе хрупкого земного существования:

Эта любовь, направленная в грядущее, любовь к тому, какими мы должны (и в потенциале способны!) стать в глазах Бога, наполняет очередную книгу Екатерины Блынской. Иначе автор не может, ибо: «Горе мне, если не благовествую!» (1 Кор. 9: 16). Поэтический талант автора в полной мере проявляется в жизненной мудрости, изложенной живым, ярким и эмоциональным языком.