Своеобразное избранное поэта почти за 50 лет работы в литературе. Стихи разрежены авторской графикой, которую можно определить как визуальную поэзию. Интересно сочетание в книге на соседних страницах глубоко проработанных классичных стихов и причудливых визуалов. Словно вдруг весь текст стягивается в мгновенный росчерк пера. Это происходит не везде, но кажется, что в ряде случаев предусмотрено поэтом и даже манифестировано в стихотворении «Набросок»:

Для поэтики Вадима Перельмутера характерны концентрация мысли, погруженной в изощренный метро-ритмический строй стиха. Такие стихи не предназначены для пересказа, они предназначены для чтения! Внимательный читатель сможет оценить все переливы смысла и звучания, смакуя книгу отмеренными самому себе порциями. Тем более, что книгу приятно взять в руки, обложка как будто покрыта патиной. То ли ткань, то ли медь, то ли камень. С просверкивающим визуалом на поверхности по этому неопознанному материалу.

«Гилея» продолжает восстанавливать на русском языке картину мирового ДАДА. Я предпочитаю писать это слово прописными, мне кажется так смотрится внушительней! Известно, что дадаисты были очень внимательны к представлению себя и своих объектов на публике. Собственно, дадаизм — сверхпубличное искусство, но у него тоже есть своя лаборатория или кухня, кому как нравится. И, конечно, обстоятельства, причины появления, развития и т. д. Но Амелия Джонс находит еще один код для описания и распутывания узлов американского дадаизма.
Она пишет: «Мы слишком много знаем и в то же время не знаем ровным счетом ничего. И на мой взгляд, при таком раскладе неврастеническая история искусства гораздо уместнее, чем любое исследование, якобы дающее исчерпывающие ответы и рисующее “достоверные” картины прошлого».
В центре книги эксцентрический образ баронессы Эльзы фон Фрейтаг-Лорингхофен. Конечно, тут Ман Рэй, Пикабия, Дюшан. Но без баронессы, как показывает Джонс, было бы как-то пресновато, что ли. Баронесса, можно сказать, культивировала дадаизм прямого действия и становилась таким образом предшественницей акционизма.
Амелия Джонс в своей аналитике доходит до того, что пишет, что прогулки баронессы «с членом наперевес» ставят под вопрос уникальность и авангардность реди-мейдов Дюшана. Но в целом текст Амелии Джонс показывает, что возводить на пьедестал кого-либо даже сложнее, чем свергать. Так что чтение и увлекательное, и поучительное!

Лучше поздно, чем никогда! ДАДА все равно ничего не значит! Но на то и ДАДА! Основополагающий труд о дадаизме, особо интересный тем, что Ханс Рихтер активный участник движения ДАДА и знает все изнутри и не собирается придерживаться «академических норм», как он сам пишет в предисловии. И не придерживается! Забавно бывает читать наукообразные труды о дадаизме и авангарде вообще. Тем более, что «ДАДА бесполезно, как и все в жизни». Но тем не менее книга хорошо откомментирована, проиллюстрирована, снабжена обширной библиографией, именным указателем. По сути — энциклопедия дадаизма. Понятно стремление к отграничению и движения, и характерных приемов. Что вообще-то тянет в сторону академизма. И собственно сужает ДАДА. Например, Рихтер пишет: «Самые ранние тенденции дада странным образом вошли в моду в России. Но там они находились под сильным футуристическим влиянием». То есть здесь вроде бы надо отграничивать. Хотя в этот период авангардные интенции разных направлений пересекались и взаимодействовали на разных уровнях. Что собственно и показано в книге, особенно ценной личными наблюдениями и реакциями автора.

На обложку книги вынесены отзывы Анатолия Наймана, Павла Басинского, Андрея Таврова, Евгения Брейдо и Юрия Казарина. Отзыв Юрия Казарина наиболее компрессивный и выразительный:
«Ну ни фига себе! Сказал я себе :)»
Очень точно передает впечатление от замысла и воплощения!
И поэт Месяц, и Дядя Джо, помещенные в романное время, оказываются в некоей фантасмагорической реальности. В этой реальности наряду с реальными (и известными!) персонажами (Андрей Битов, Евгений Евтушенко, Эрнст Неизвестный, Д. А. Пригов, Аркадий Драгомощенко) действуют менее известные и совсем неизвестные. И вообще появившиеся из какого-то провала в эфире, как Бенджамин Крюгер, обладающий невероятной способностью продуцировать еще незавершенные стихи Дяди Джо. Вокруг Крюгера создается поле напряжения, основанное на стихах Бродского, Месяца, Дилана Томаса и других. Автор буквально раскачивается на качелях иронии, автоиронии и пародии. Здесь Борис Ельцин в телефонном разговоре с героем романа Месяцем цитирует стихи Александра Ерёменко, полагая, что они обращены к нему. Американские завсегдатаи пабов декламируют Дилана Томаса. И вообще поэзия все оживляет в этом мире, хотя ее создатели-поэты могут представать и в не очень презентабельных видах. «Когда бы вы знали, из какого сора…» по словам той, которая когда-то благословила собственно Иосифа (=Джо) и других сирот… Захватывающее чтение с неоднозначными впечатлениями! А как вы думали?! Знакомы ведь с почерком Месяца?

Лилия Газизова, занимавшаяся очень тонким музыкальным инструментом, — скрипкой, отлично знает, что искусство — это нечто отличное от быта. В искусстве скрипача это особая выворотность руки, это мозоль на подбородке, это иной раз пораненные пальцы при пицикатто. В поэзии естественное слово надо увидеть так, чтобы под твоими пальцами оно преобразилось и выявило себя так, как не выявляло до этого. Причем это может быть сделано предельно просто и даже неслыханно просто, как вымечтовывал Пастернак. Или как в стихах Лилии Газизовой, где часто убраны все средостения строительных лесов и оставлена одна суть, но сколько при этом сохраняется оттенков смысло-чувства.
В разные годы Лилия Газизова, издавшая несколько книг в родной Казани, писала по-разному. В какой-то момент она пришла к свободному стиху, который диктует свои правила. Здесь больше открытости, меньше возможности спрятаться за рифму, устойчивую метрику. Иногда свободная запись стиха тянет к слишком простым решениям. Но не в нашем случае. В стихах Лилии Газизовой всегда присутствует тайна. И это не какой-то специальный шифр. Тайна здесь изначальна. Как в стихотворении «Нелепый город», где нет эха, а люди ищут «свое единственное отражение». Или в «Попытке киносценария», где «ничего не происходит», но происходит очень многое, вплоть до вообще неуловимых состояний… Фильм по этому сценарию не снят и его не надо снимать, он уже есть в нашем восприятии… И я вновь и вновь прокручиваю на экране вроде бы текст, а на самом деле именно фильм, именно зримые образы, явленные нам через слово.
Вообще интригующе интересно идти вслед за поэтессой по ее книге, перемещаясь из неведомой Касабланки в сторону Казанского Кремля, пытаясь уловить ее изменчивое настроение, находя общие темы для диалога.
Ведь в конечном счете книга поэзии — это диалог с читателем или даже множественность таких диалогов.
Безусловно у Лилии Газизовой особый дар запечатления обыкновенного как необычайного. И этот дар идет от способности Лилии воплощать поэтическое своими действиями за пределами книги. Мне довелось наблюдать Лилию Газизову в Казани, на Хлебниковском фестивале, устроенным самой Лилией. Помимо Хлебниковского она проводила поэтический фестиваль имени Лобачевского, соединив в дружественном диалоге поэтов и математиков, физиков и лириков. Эти два события для меня как две поэмы, созданные поэтессой Газизовой из «живого материала», — поэтесс, поэтов, ученых, любителей поэзии.
Можно представить, сколько сил и времени она потратила на эти творения… Но это тоже поэтическое творчество. Ибо «слово должно звучать в отзывчивой среде», как говорил когда-то П. Я. Чаадаев. Создавать ауру для поэтического слова тоже дело поэта. Поэтический дар — это ведь не только умение писать стихи, но и умение создавать поэтическую атмосферу, находить выходы из быта в бытие.
В стихотворении, которое называется «Настроение», поэтесса перечисляет, кем она хотела бы стать, но «лишь бы не Лилей Газизовой». Отлично передана именно минута настроения. И я надеюсь, что это именно только минута. Моя личная заинтересованность, чтобы Лиля Газизова оставалась Лилей Газизовой!
В свое время Евгений Боратынский заметил в одном из писем: «Дарование есть поручение». На мой взгляд, это абсолютная максима, которая в данном случае далеко не случайно вспомнилась…