Свежий Номер

№ 11 (49), 2008

Вся ваша музыка, ребята,
Сведется к коде, к лишней теме,
Где tempo, кажется, rubato,
То бишь, похищенное время.

Она сладка и безнадежна,
Как утренняя сигарета…
Тоска по милости вельможной
В глазах имперского поэта.

Но милость с жертвою к итогу
Подводят, кто бы ни мирволил,
Лишь с тем, что ты позволил Богу.
А вот что Бог Себе позволил,

Не знает ни сосед по даче,
Ни Аполлоний из Родоса,
Хоть, видно, так или иначе
Мы все умрем от передоза.

…разула глаза,
Замолчала на всю дискотеку —
В изумление впала (уж будто нельзя
В изумление впасть человеку
Ни в рассрочку и ни в ипотеку).

Вот такие коврижки, такие дела…
Ну, допустим, что Киса и Ося
Были здесь. Но Маруся-то здесь не была,
Да и Вася в полнейшем забросе,
Без понятия в данном вопросе.

И в общественном мнении нос не дорос,
Не возникло реакции в массе.
И никто никогда так не ставил вопрос
И не звал ни Маруси, ни Васи.

Слезами радости манагеры не плачут.
Засядут в офисы, чего-то там толмачат.
И, как в ноздрю казак упихивает донник,
Они пырком толкают стилус в наладонник.

Их тянет в офис. Что за топос этот офис?
Там дебет-кредит, сальдо-бульдо, счет и опись.
Там надвигаются валы клиентской базы,
Там где хрусталь, а где свинец, поймешь не сразу —
Такие стразы…

Объем продукции растет, как сливки в крынке,
Но кто ведет учет потребностей на рынке?
Быть может, кейтеринг пойдет и тем, и этим?
Быть может, мАркетинг, а может быть, маркЕтинг?
А то придумали франчайзинг, лизинг, толинг,
А прежде был лишь пионеринг-комсомолинг.

Но слезы радости не вышибить глаголом,
Когда меж боулингом выбор и пейнтболом,
Когда различье меж компанией и фирмой —
Как между Мьянмою и киплинговой Бирмой.

И я вот думаю: а не послать все на хер?
Что я манагеру, и что мне он — манагер?
Ведь слезы радости — совсем другое дело:
Я ими плакала, я через них глядела
На мир не в фокусе, на небо без предела…

Человеческий род измельчал, как урюк,
Перед схваткою КАСКО с ОСАГО.
Сослуживец отца говорил: «Я курю
Папиросы лишь сорта “Чужаго”».

А баталия между «Рено» и «Пежо»
Столь масштабна и бескомпромиссна,
Что надуешь желвак, погрозишься: «Ужо!..» —
И останешься без организма.

Черномырд говорит, шестерит Черномор,
Тридцать витязей бьются колами,
Телевизор гудит, и берет на измор
Перхоть люту Закон о рекламе.

А Чужаго, Живаго — всего ничего.
Вон — сидят, наблюдают они — кто кого:
Хитрово — Дурново, Дурново — Хитрово,
И опять изберут не того.

«Во сколько же рвануло?» «До восьми…»
«Нет, точно в восемь с четвертью рвануло».
«Да ладно! Девять, ей же свят, минуло
По Гринвичу…» «Ну что вы, черт возьми,
Все брешете! Вы, может, по Перми
Сверяетесь?» «Да залепите дуло!»

Вставала нелинейная заря,
И кто же знал, что в это время года —
В начале марта или октября —
В подъезде, где ни одного урода,
Куют кольчугу три богатыря?

В разгаре отопительный сезон,
В депрессии ремонтные работы.
Какой-то в этой ковке был резон —
Аукционный бум, большие лоты —

Поди узнай! Ведь спор не о самом
Событии — о временах и сроках.
Сгорело все — и трупов нет на дрогах,
Бездомных нет…
                            «В каком часу?» «В седьмом…»

Тома три прочла Абрама Терца,
Утопила истину в вине.
Волновалась: выдержит ли сердце.
Выдержало — что ему во мне!

У него стабильная работа,
Соцпакет, прямые номера.
Вывело меня из оборота,
Помахало вслед — и с плеч гора.

И фонит, меня оставив с носом,
Даже не марая рук доносом:
Кто на то поставлен, те придут
И за это тихое увечье —
Ультразвуковое бессердечье —
Выходных пособий не дадут.

Когда разряжен основной аккумулятор
И понесли на постном масле чепуху,
И требухою понесло на весь Алатырь
(А этот город уважает требуху,
Как, впрочем, и Тамбов, и Улан-Батор),
Когда нечисто бреет эпилятор
И песни группы «Эмульгатор» на слуху,

Тогда последствий не ищите понапрасну
И вычеркните сам союз «тогда»,
Как вычеркнули имя ручкой красной
Из списков пайщиков в День Мира и Труда.

И в Бодайбо такая же погода,
Как в Вышнем Волочке,
Когда сидишь три с половиной года
На облучке.

Когда висишь полвека, даже с гаком,
На волоске
Над мусорным чревоугодным баком
В зловонном протекающем мешке.

Молитесь, сильные, молитесь
Герою в мертвенном плаще.
Колитесь, сирые, колитесь,
Как вам херово и ваще.

Колись, расхожая калика,
Зачем ты родилась на свет.
Колись, подъездный нарколыга, —
Тебе нигде преграды нет.

Колись, погановский пещерник,
Подтопленный со всех сторон,
Как ты у тещи скрал наперник
С керенками — и дунул в схрон…

Стоит УБОПовский УАЗик —
Вместилище горячих тем,
Внутри блаженствует Чумазик,
И глух, и нем.

Его падучая ломает, 
Рот у него наоборот,
Но в нем участье принимает
Весь виртуальный наш народ.

А день зато на удивленье —
На нем и сделаем акцент, —
Пусть атмосферное давленье
Чуть шестьдесят один процент.

Генно-модифицированный,
Сверху инициированный,
На один бок купированный,
На другой атрофированный,
Ночью расконвоированный,
Утром лоботомированный,
Нелегитимизированный,
Нелегитимизированный…

За все, за все меня прости!
За регистрацию компьютера в сети,
За хромосом набор, за выборов итоги,
За куздру глокую, за пробки на дороге.

Еще за то меня прости,
Что, трепыхаясь в бережной горсти,
Сомнением себя не утруждаю —
Безоговорочно факт спама подтверждаю.

Беседа ли, беседа,
Смиренная беседа...
И не ходи к соседу,
А возлюби соседа.

За спички, соль и сахар,
Что дал бы — и не ахал.
Что мог бы быть и хахаль,
А вот поди ж — не хахаль.

Оно ему не надо —
Он не вознегодует
На дум твоих Анадырь,
На тягот Акатуи.

На все, что душу пилит,
На все, что сердце илит,
Смолчит, проинфантилит,
Профершпилит, промылит.

Беседа ли, беседа.
Смиренная беседа…
Ты не ходи к соседу —
Еще убьешь соседа.

За состраданье к вымороку муки,
Сиречь, за счастье, полни через край!
За мхатовскую паузу разлуки,
Которую срывала то и знай.

За быль пространства — махом, без закуски,
За первородство и за вторчермет,
За то, что я — как бы сказать по-русски —
Бесхозный подозрительный предмет.