Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовЮрий КАЗАРИН
ОТКРЫТОЕ ОКНО
* * * Звезды в глазах остыли.
Слушаю с высоты шепот снежинок. Ты. Вот и поговорили. Как глубока слеза — в небе созвездий цапли, чтобы глаза озябли, чтобы найти глаза. Слушать глазами — и думать глазами нежно так высоко и снежно, что не видать земли… * * *
Уводи глаза отсюда —
краше волка белый снег. В левом ухе плачет чудо, как несчастный человек. Как горящую солому, нутряную неба дрожь — льдинку от реки до дому ты в губах не донесешь. Просто с небом съешь кусочек — он хрустит до сердца, где ходит с пятки на носочек прорубь с солнцем на воде. * * *
О, сколько нежности на дне
сосуда ужаса и стужи, зимы снаружи и во мне, где вспыхивают в вышине себя не помнящие души. Но среди них твоя. Она, Звездой Полярной выплывая из темноты, не знает дна — малиной светится — одна… И водит вечность вдоль окна метель — как женщина — живая. * * *
Кто-то всегда стоит в саду —
весь в темноту одет: сам себе лед во льду, сам себе белый свет. Сам себе свет и тьма, холод, январь, зима. Сам себе снег и соль на голубом глазу. С неба струится боль — ищет слезой слезу. Сам себе свет и тьма, холод, январь, зима. Сам себе сон в мозгу с варежкой на снегу… Кто-то всегда в саду ловит слезой звезду. * * *
К.
Кто-то стоит всегда
в темном саду — везде. Ходит в листве вода к вечной своей воде… Да никого там нет — только скворешен рты… Вот и узнала ты инея новый свет в зеркале темноты. * * *
Выпьет глаза мои мать зима —
свет остается, как зренью — имя: птица увидит себя сама — моими. Вот я синица — и сам себе птица по имени снег и птица, вот прилипает к твоей губе с неба хрустальной воды ресница. Звезды родные допьют глаза, чтобы иное увидеть летом перед собою живьем, а за жизнью — последним светом. * * *
Зима незрима, но вообразима,
где белое на белом, боже мой, где небо не пройдет, закоченевши, мимо, где в рукавах печного дыма господь согреет руки над зимой, где хвойный лес, почти глухонемой, уже незримый, как любовь, но зрячий, — то сойку шевельнет под бахромой, а то снегирь покажется, горячий, озябший и горящий… Горячо твоя рука ложится на плечо, и хвост сороки ровный полукруг начертит на сугробе — долгий и былинный. И стужи вещество огладит вдруг лицо земли божественной малиной. * * *
Снегом смотреть сюда,
где еще снега нет: сверху идет вода и переходит в свет, а на земле зима, снегу повсюду — тьма: и восстают холмы света — превыше тьмы… * * *
Небо сегодня — дыра на дыре,
дерево стелет луну во дворе прямо на тропочки, прямо на снег, чтобы сиял человек. Чтоб с пустотой, как с любовью, обнялся, чтобы светился — и, как молоко — звездное, нежное — распространялся. Взгляд продлевается так высоко, что проливается в снег молоко, и половинки луны у реки тянут вдоль берега половики, чтобы двойная дорога не уходила от бога. * * *
К.
Заиндевелых пчел
в кустах сороковины. Ты птичий след прочел до ужаса, до глины, и снегопад в мороз отбрасывает тени — и снег черноволос, как призраки растений, и ночью длится день — и нежной смертью, бездной, узнав хрусталь отвесный, в себя цветет сирень. * * *
Снег умирает дважды —
инеем и водой, льдом, из тепла и жажды, стиснутым пустотой, — льдом, еще нерожденным, чистым, освобожденным холодом — от беды и от своей воды плачет вода — младенца в небо, как в полотенце, в руки любви кладет — чтоб улыбнулся лед. * * *
Сойдутся к проруби морозы,
и сам себя целует лед, и выворачивают слезы тьму в белый свет, где спят стрекозы, хрустящий выстелив полет. И сосны звезд, и звезд березы вращают всюду небосвод. И глубью губ, и слухом звука, постанывая серебром, над бездной главная разлука качает мальчика с ведром. * * *
Глиной пахнет твое вино,
будто в бездну глядишь на дно — стол, окно, табурет и ты: у хлеба и неба лицо одно — из голода и темноты. Долго ломоть отрезаешь, но вечно уста пусты. Бог под водой открывает окно — к голым глазам прижимает оно шарики пустоты, полные высоты… * * *
К.
Между полем и небом — глаза,
остальное — вода и ресницы, оперившийся свет, бирюза и ее золотые зеницы. Это птицы. Это вечное дерево птиц без ствола. Это взгляды, лишенные лиц. Это скулы монгольского лика. Это в чаше в окошко вплыла обомлевшей земли земляника. * * *
Пасмурно. Пусто. Легко.
В небе хрустит молоко. Тянется звездное млеко. Всюду лицо человека чудится. Левое веко дрогнет. Снежок на лице. Тише последнего снега кто-то стоит на крыльце… * * *
Воздух голубоглаз,
мальчик в снегу увяз, смотрит вода в следы: взглядов ее ходы в землю ведут — как раз мимо озябших нас, прямо в зрачок, в алмаз — в самую твердь звезды, в сердце ее воды. * * *
Одетый в темноту,
куда светлее свет: идешь с тоской во рту — а там деревни нет. Несешь себя в горсти — и все светлее свет. Прости, прости, прости, что здесь деревни нет… что пачка сигарет пуста в конце пути. И душу отпусти. * * *
Я только узел затяну —
и дрогнет лодка, затихая, и снова к темному окну прильнет вселенная глухая: она читает по губам, землей обметанным, и влага как взгляд, распахивает храм в себя растущего оврага, и мрамор длится в глубину, и сердце чует сердцевину, и копит ласточка слюну, как смерть живая копит глину в воде, прижавшейся ко дну. * * *
Снежинки — хрупкие громады
и крохотные корабли — с ладошку ангела, — легли на сосны острые, в пыли небесной боли и надсады, когда вдоль поля и ограды встают заснеженные взгляды земли стыда, земли отрады, не отрываясь от земли… * * *
А что, губами тронь
живую дрожь: огонь убил себя и дымом сквозь слезы и ладонь — коснулся звезд — незримым малиновым и длинным, как сон и шерсть стекла, — как золото щегла из красного угла, небесного вокзала, где смерти было мало, а время умирало. Где бабушка жила, прозрачна и светла, и варежки вязала из чистого тепла. * * *
Двоит луна открытое окно:
за жизнью нет на жизнь похожей жизни — как много звезд, когда в глазах темно. И шевельнется умное вино — невидимое — в глиняной отчизне, которое нам выпить суждено. И мы ласкаем влажное руно — и кровь воды светлеет, ледяная, и в ягодах густеет алкоголь, и смерти нет — есть только боль иная: и слаще боли будет эта боль. Юрий Казарин — поэт, исследователь поэзии, языковед. Автор нескольких книг стихотворений и прозы. Стихи публиковались в периодике в России и за рубежом. Профессор Уральского федерального университета. Живет и работает в Екатеринбурге.
|