Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовМарина МАРЬЯШИНА
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ
* * * К птичьей неволе заживо привыкая,
Думай как раб и крошки с руки лови. Клетка крепка, бессмысленны трепыханья. Нет мне везенья в смерти и нет в любви. В пору ли плакать, если борьба со злом В шекель влетит Газпрому и Агасферу? Слов не хватает. Знать бы такой псалом, Что, вопреки рассудку, дарует веру. Встанем на перекрестке. — Домой? — Домой. В храм у ТЦ, под стекол переливанье, Где из-под снега пела земля домброй, Речи мирской, как я, не перенимая. Горько прощанье с клеткой. На вкус горька Булки резиновой мякоть в ночном Сабвее. Счастье, беда ли — радуйся: жив пока. Утро на город падает, как забвенье. * * *
Знаю, что ходит рядом беда со мной,
Видела мало. Сон рассказать смогу. Будто на снег выводят к стене спиной, И коченеют ноги стоять в снегу. Это ль не жизнь? Рассохшиеся плетни, Мусорный бак, за полем — вороний плач. Выйди во двор, воды в огород плесни, Время по окнам долбит из вражьих пращ. Если кого распнут — он, считай, слабак, Купольный блеск да вьюга ему синод. Были и будем смелыми на словах, Все потому, что Ульрих и Ланселот В скудном сосуде память не сберегли, Муторный фильм заездили от и до. Переключи же, господи, перемкни. Чтоб не взорваться, если посмотрит кто И дружбану покажет в толпе: «вон та» — Лучше глядеть по-рыбьи, мол, разум туп. Слушать во тьме, как тихо поет вода, Перетекая в ржавых утробах труб... Чтоб за столом стакан поднося ко рту, Думал он речь толкнуть: «Хорошо сидим...» Вишня цветет и сбрасывает фату, И над проспектом вьется венчальный дым. * * *
Кажется, вот она — наша тайга,
Там, где дома не видны. Вот и осина, как свечка, тонка В глади весенней воды. Ветхие шторы, коричневый свет, Утра шершавый наждак. Ставка окончена, реквием спет. Так понимать, иль не так? Черные строки — могильные рвы, Сбыться точней не могло: От Перемышля до темной Мордвы Выбрита степь наголо. Только не плачь, да с отца не взыщи, Встреть: напою-накормлю. Тленом насытившись, злаки взошли, Чтобы истлеть на корню. * * *
Что закрываться от ветров, что от комфорта,
Ты говоришь, «не все ль равно?». И я про то же. Но март истерся о наждак, и так охота На Патриарших у воды побыть подольше. В чертоги разума сойти на вечный диспут, Где и побеги от себя не станут страхом. Но путеводной нити луч в тот склеп не втиснуть, Покуда, в темноте камней, огнем не стал он. Народ стекался поглазеть, наставив стульев, И зареклась я песни петь, дышать свободно. Пока лежал ты недвижим в кровавых струпьях, Завален оставался вход. Была суббота. Участьем из готовых фраз для промотдела Пробредила, но не спеклась в чаду агоний. Приди, прими и обескровь. Я просто тело, Зажатое меж прочих тел в ночном вагоне. Истаять бы, сойти в эфир, в гуденье мошек, Господней веря правоте, истлеть, не дрогнув. Что кроме долгой пустоты, случиться может, Пока не выскользнешь из пут сетей нейронных? * * *
Если природу и память свести к умаленью,
Корни поджать, закачаться на хилом стебле, Можно не видеть, как март покидает аллею, Не просыпаться, не грезить о близком тепле. Всякий, кого об колено судьба перегнула, В счастье не верит: не купишь его ни на что. Жду перекура и сухо во рту с перекура, Будто пустынное солнце меня обожгло. Что ж ты замолкла, душа, как птенец, перед бурей, Смога глотни — чай не ладан, не ветер степной. Развоплотись же, в суфийском кружении будней, В бледную поросль мха за больничной стеной. Чтоб не кивали приветливо, блажь, мол, какая — Раз в пятилетку явиться: отрезан ломоть. Крутится жернов, на камне зерно настигая, Тьма набегает, как мельщик — меня размолоть. Выйду на станции, выдохну: вот, хорошо как. Смена окончена, скоро квартальный дожмем... Если не морок, то что мне листвы полушепот, Пух тополиный, прибитый вечерним дождем?.. * * *
В закрытом сосуде метался первоогонь.
И был он то сыном, то выродком криворотым, Бои претерпев, устав от больших погонь, Горшечник устроил сад, привязал к воротам Стволы винограда, яблони Гесперид, И плат натянул, и тьму отделил от света, И звонкое тело ясеня распилив, Дома на крови воздвиг, и ушел отседа. И камень Адаму казался сидящей девой, Плечами широк, и жилист, и тонконос, Он вырвал в тоске ребро себе, флейту сделал, Чтоб слезы излить, как Сирин и Алконост. В бутылочном блеске мир еще не был стертым, Волна набегала, в Рим относя, и в Крым, И ветер апрельский выл, и, скользя по стеклам, Беззвездной простынкой тел наготу прикрыл. Непрочно людское счастье в земной юдоли, Живущие честно отданы палачам... И фиговый куст протягивал лист ладони На кудри лозы, струящиеся по плечам. * * *
Мысли с мечтами смирив почти, вжавшись в границы плоти,
Можно в кино и в ТЦ пойти, что равзлеченья вроде. Ну же, замри или осовей, дух, меж устоев зыбких. Все мы в плену темноты своей, что из тенет не зыркнет. Наколдыбаешься — и в нору: только бы отлежаться. Шмотки прогуливать по двору — где там до дилижанса. Чуя свободу, скрестя персты, вспомнить: на то и мера. На поперечных разинув рты, охать недоуменно, Как на ступивших за пелену: что там изжить далось им? Сами-то сохнем, подобно льну, лютикам и колосьям, Вверены звонкой стальной косе духа, отца и сына: Блажью форсить и любить, как все, то, что любить не стыдно. Пусть же не сдвинется лет арба, в страхе плодя чудовищ. Истины тень отогнав от лба, бражничаешь, чалдонишь, Чтобы в лоскутьях пейзаж кровил, проволокой надрезан, Чтобы, дурея, качал клавир птиц поплавки над лесом. Вот оно, счастьице: так пахать, чтобы, себя не помня, День от пылинок стоял, пархат, ночи подобен с полдня, И позабыть, что небес консоль душу, как флаг, всполощет Вздохом сирени перед грозой, окриком через площадь... * * *
сизой ряской зарастет вода
города восстанут из лесу кроме ветра в мире есть ли друг что за плечи обнимает нас и бросает малым зернышком в голубую пустоту земли не за тем ли ставни хлопают и хрустит песок меж балками в отчем доме перекошенном борщевик до крыши вымахал не заходит солнце в горницу на столе не ставят кушанья догнивает в полисаднике под кустом скамейка дедова будто кто-то карту памяти на ходу в пучину выбросил принимай другую родину бусурманский золотой ярлык из клешней морского дьявола свет и тьма перемежаются и вагона двери хлопают кто-то наступает на ногу и тогда ты просыпаешься в страхе что проехал станцию и выходишь на коломенской Марина Марьяшина — поэт, прозаик, студентка Литературного института имени А. М. Горького. Живет в Москве.
|