Свежий Номер

№ 10 (72), 2010

зови меня, покатого и старого, обратно в свои объятья крепкие, как слипкий снег, и ветками ресниц прижмись к лицу. за пазухой твоей щеки лежат полозные коньки с конфетою сосальную, на вкус — необычайную, как море за заходом, голландским теплоходом. я в белом огороде, слепом от вишни цвета, учусь кривой лопатою копать строку под лето. комар завьется горкою, карамора трепещет, а бенедикт с егоркою ершом на солнце блещут. они друзья впервые, они уже навеки привыкли видеть будущность в пришедшем в снеге веке. регистр перепутали и дождь заколошматил не сверху крыши скверной, а прямо по кровати. где я умру как пойманный в упругость мышеловки, где я копаю грядочки, где снятся мне морковки. они в коротком нимбике как каротин оранжевом накормят корнеплодами и пропадут неряшливо. а я останусь спатеньки в пружинистой кроватке. сажай меня на грядки и думай, что питательный. я — суп катастрофический, катарсис всех двенадцати: перстов кишки ослепшей, апостолов ребяческих. приду уйду по проводу как горло поперек. я — ветка кривокрылая. я — бережный курок под пальцем трех охотников, усталая мишень. неси меня до холмика, несильного совсем. мне голову ободьями овальными сверни назад в мои прошедшие несбыточные дни. я жив, я shift, что выгнется огромной буквой Ще, октябрьский как ветер, неслышимый в плаще. ни снег ни околесица, ни дочь, ни бог, ни кот твоей пустой печали ни капли не поймет. на санках можно съехать, когда немного лет, или когда морщины составят слово «дед». обряд ортопедический засовыванья в санки, скрипят полозья никелем, блестящая осанка. скати меня ты с горочки на смех слепым младенцам. от смеха и от смерти ни спрятаться, ни деться.