Свежий Номер

№ 11 (157), 2017

«Плацкартная книга» Яна Бруштейна — это лирическое путешествие по дороге жизни, где события давно минувших дней непосредственно соседствуют с настоящим. Детство поэта, испытания, выпавшие на долю его родителей, ужасы войны, отголосок которой преследует автора и по сей день, — это главные темы, задающие тон всему стихотворному сборнику. Такое смешение времен, пожалуй, наибольшая удача данной книги, а потому данный прием хочется выделить особо:

Стихотворение так и называется: «Ровеснику». Сын достигает возраста ушедшего отца и словно знакомится с ним заново, вновь и вновь представляя себе его внутренний мир. Это состояние хорошо знакомо всем, кто потерял близких и теперь вспоминает их уже издалека, на новом, более зрелом уровне восприятия. И в это время мы не просто становимся с родителем на равных — мы мысленно сливаемся с ним в единое целое: «Это я огонь кромешный вызываю на себя,/ Это я с последней ротой, с командиром на спине…». Только с высоты прожитых лет мы наконец достигаем того уровня понимания, который должен быть между близкими людьми, и неизбежно задаемся вопросом: «Почему же я все это раньше не сказал ему?».
А вот еще один похожий образ из стихотворения, которое, как и вышеупомянутое, смело можно назвать одним из лучших в книге:

Время замыкается, теряет над человеком власть. Он возвращается к колыбели, теперь уже наперед зная всю свою дальнейшую судьбу. И мама с коляской никуда не уходит, она живет на донышке сердца, вечно молодая, и Санкт-Петербург так и остается Ленинградом, который «давно не прикрепляется к пространствам и вещам», и, как картина с холста, осыпается обветшалой штукатуркой домов, но продолжает стоять в памяти вековой твердыней.
Путешествуя в плацкартном вагоне вместе с автором, мы видим из окна поезда «…знакомых стариков,/ Сплетенных, словно корни или ветки», радистку Шуру, которая на праздник надевает «Две медали и бредет по краю/ Старого безлюдного села…», похмельного инвалида Володю, тихо теребящего гармошку — это все наследие войны, судьбы, которые она навсегда изменила, а посреди всего этого мы видим худого, высокого подростка «тринадцати лохматых лет», который щедро солит горбушку хлеба «и крошки слизывает с рук». Это сам автор, который и после «семидесятого февраля» остается прежним — ранимым и чутким, молодым и наблюдательным. Но уже по-зрелому мудрым.