Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовИнна КАБЫШ
ВЗРОСЛЫЕ И ДЕТИ
АХМАТОВА В ФОНТАННОМ ДОМЕ Дворца и коммуналки помесь —
Фонтанный Дом (и нет печальнее, чем повесть о доме том!): так вот откуда этот царский — до гроба!— вид. Здесь быт кромешный, пролетарский, но что ей быт? И что ей время за стеною ее дворца: не страшно в нем с ТАКОЙ страною быть до конца. И не к мужчинам возвращаться — там счастья нет. Одно лишь есть на свете счастье — в окошке свет. Придет Параша Жемчугова, родная тень, и будет день, и будет слово, и снова день. И улыбаться перестанешь, и мука — сын, и много всяческих пристанищ, а дом — один. И даже из того предела лишь дома жаль. И повторяет контур тела на кресле шаль. * * *
Два с половиной ночи,
чайник шумит, как лес, я пишу все короче, словно чернил в обрез, словно в моем сельмаге, где с потолка течет, нет никакой бумаги, кроме листка «Учет». СТИРКА БЕЛЬЯ*
Я стираю казенные шторы
и убогий замызганный тюль (и в окно мое входят просторы, беспрепятственно входит июль). И зачем мне, спроси, это надо, ладно было б хотя бы свое: из домашнего вырвавшись ада, я чужое стираю белье. Но оно потому и чужое, что его не жалели пока, что ничья его в этом застое тыщу лет не касалась рука, что такого с ним не было раньше... Я к порядку его приучу, я развешу его, постиравши, я, как зверя, его приручу. В нем, наверно, б узрел Заболоцкий паруса, Афродиту, а я — только облик: казенный, сиротский, только жизнь, что отныне моя. ____________
*Заболоцкий. РОЖДЕНИЕ СТИХА
Такая тишина повсюду,
как будто в мире нет войны, как будто мира нет покуда: нет тише этой тишины. И никаких тут нету правил — так будет день, неделю, век. Как будто Бог меня оставил, как будто бросил человек. Но Ты мне только лишь аукни (особенно — когда зима), Ты только, Господи, дай звук мне, а остальное я сама. * * *
Пролила молоко на конфорку —
будто жизнь возвратилась назад — сразу вспомнила кашу и хлорку, лагерь «Ленинец», школу, детсад, няню Маню ночную и ясли, двадцать пятый московский роддом, свою маму увидела ясно. И отца. И звезду за окном. * * *
Обманывала в детстве мать —
пусть на копейку, пусть на крошку! — а мужа — и не сосчитать, мужчин, подружек — понемножку. А коли врешь — запоминай, тверди: кому и что сказала, когда — сентябрь или май: по мелочам, а все ж немало. Теперь не то (я и могу, ведь раз учиться невозможно!) — теперь я память берегу, а что неложно, то не сложно. Теперь нигде и никогда: беру ль билет на электричку, люблю, молюсь ли: есть лишь «да» и «нет» — и вот вошло в привычку. И ни ее, и ни его — ни на волос, ни за полцарства! — теперь ничто и никого не смею. Даже государство. ЛЕГЕНДА
Семья вечеря коло хаты
под старой вишнею — туда-то и принесла родная мать меня семейству показать. Смущенно отвечала: «Девка...» А как зовут? Оксана? Евка? Галина? Анна? Говори! Сказала мама. До зари сидели взрослые и дети: «Такого имя нет на свете!» решили и пошли домой А мать рыдала надо мной. И не было ее несчастней, и разрывалась грудь на части... Но надо было уезжать. И оставляет меня мать. Я день-деньской лежу под вишней, себя всерьез считая лишней. Но ворон мне приносит хлеб: он стар, как мир, он глух и слеп. И не спросивши мое имя, коза свое дает мне вымя. И не по дням, а за день год дитя в корзинке той растет И дно в корзинке вышибает, встает, идет, вовсю шагает, И хмуро смотрит на меня жестоковыйная родня. А я шагаю все быстрее и головой верчу на шее, мне интересно все кругом и под любым листком мне дом... Конечно, это очень плохо, что я не Пайза, не Явдоха, но мир, хоть он упрям, как бык, в конце концов ко мне привык. ...А все ж я стала чуть нездешней — вскормленная козой с черешней и вороном: он был умен и никаких не знал имен. * * *
И чем ничтожней повод иногда,
тем, может быть, огромнее причина: какие-то истлели провода — ты слышишь, мой единственный мужчина! — и нету электричества у нас: исчезло солнце, и белье не сохнет, померкли звезды, свет очей погас, еще чуть-чуть — и мой мобильный сдохнет... Но я сигнал из вечности ловлю, и если нету от меня ответа, то это значит: я тебя люблю и наступил конец — всего лишь — света. * * *
Затаилась природа — и ждет,
что еще бы устроить такое: каждый миг (каждый день, каждый год — днесь и присно!), лишая покоя. Знаю я, чего стоят они — ее виды, лужайки, полянки, все труды ее знаю и дни — все ужимки, прыжки, заподлянки. Вижу я, как тонка эта нить, как все зябко, и зыбко, и тонко, и готово пожрать и убить, утопить, как слепого котенка. И в лицо ей, родной, говорю (это мука, а вовсе не смелость!): ненавижу всю сущность твою: равнодушье, жестокость и смертность. Инна Кабыш — поэт. Родилась в Москве в семье служащих. В 1986 окончила факультет русского языка и литературы Московского заочного педагогического института. Работала старшей пионервожатой (1980-83), учителем (1983-87) в школе, руководителем литературно-музыкального коллектива при Дворце культуры «Энергетик» (1987-89). Первая публикация — в альманахе «Поэзия» (1985). Стихи печатались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов» и других. Автор многих книг стихов. Член СП СССР (1989). В 1996 году за книгу «Личные трудности» Инна Кабыш была удостоена Пушкинской премии фонда Альфреда Тепфера (Гамбург). В 2005 году — премии Дельвига, в 2014 — премии «Московский счет», в 2016 — Ахматовской премии.
|