Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовПолина СКЛЯДНЕВА
ЗДЕСЬ НАДО ЖИТЬ
* * * Ладо Гудиашвили,
Садись в ландо, Помчимся в «Гатарапак». Шато Марго заката Мне залило Уставшие восточные глаза. Здесь нету крыш: Париж — не Прага, Здесь надо жить, А не бросаться на карниз. Кофейной жижею сгущается пространство Вкруг тех, кто долго говорит. Да здравствует презумпция свободы, Да здравствуют горгульи на плечах! Приветствую пропавшую эпоху В измятых шорохом листах И на оставленных в зап´асниках полотнах. Я чествую всех тех, кто зря кричал И выхожу часу в десятом, Когда люпины вечером пьяны Не на Монмартр и не к Сен-Мишелю, На Комсомольскую, Где детство отгремело На трехколесном По колдоебинам асфальта. Прошу пардон, но все-таки язык Определяется пространством, И если грех вокруг, то лучше вырви, промолчи. За всю расстроенную Русь В шинелях Гоголя по буеракам Незамедлительно, по праву авангарда, Отжившей памятью напьюсь. Я у подъезда, я под уездом, Я отъезжаю аутистом В зацикленный простор остановившегося взгляда. Июльский вечер прилипает Вспотевшей лапой К вырезу кармана, Который вечно пуст, по требованию жанра. С моей эпохой не сложилась, Не спелась милая эклога, Скрипит расхристанной рессорой Сердечный клапан. Плакал, Не встретившись со мною, век. Ладо Гудиашвили, Садись в ландо. Умчимся в «Гатарапак». * * *
Отчаявшись напиться в этот вечер,
Я очутился в сумрачном лесу, Точнее, на бульваре. Кюрасао Фонарного плафона моему лицу Давал тот благородный отсвет Тоски по родине, который Был свойственен ну, эмигрантам разве что Или бледнеющим героям Романтизма. И было, в общем, все одно: Рязани грязь иль небо Аустерлица. И даже куст (по правде, — дерево) Рябины От безразличья не спасет. Однако преданность Нервирует Скамьи к фонарному столбу. Нет, я честно не ропщу На улитарность прожитых годов Читай: улитка. Стольких выпивох Рассея-матушка у неба отмолила, Что за себя просить уже грешно И как-то некрасиво. Эффектное отсутствие длины Сверкает молнией коленок Как жаль, что сливы губ В скабрезном освещеньи Так и останутся немы на все мои Полу-молитвы, полу-восхищенья. Кого-то возлюбить, кроме себя, Возможным стало только с расстоянья, Я не игуменья Мелания, Но, кажется, еще не мизантроп. За линией вальяжно вытянутых ног — Иллюзия стены невовлеченья, Скачи, скачи, подвыпивший народ, В мое зал´ипное безвременье. И главное тут — Корень — лип-, то бишь неправда кварцевых часов. Как прежде, в полыньей зыбкости веков, Я на пороге. С дурманом в темени, Сводимый мыслями к нулю До состояния согбенности, я на пороге. Сижу, курю. Хорошо бы сказать «спасибо» За, в целом, гладкую судьбу, за нежелание карьеры, За горечь слез и прочее, что не люблю В своем пустом невожделеньи ко всему. Отчаявшись, волок в бездонный вечер Я сам себя и на своем горбу, Считай, на четвереньках. * * *
Я на часах святой луны
Тоскую вместе с Гарибальди. Он по одним, я — по другим, Нам единения не надо. Как вышло, что земля вокруг — Бездарно плоская дорога? Не знаю. Тревога выжимает в жмых Височное раздолье. Он думает о всех других, Я о себе, само собою. За столько лет — и ничего, Как долгие дожди в Макондо. Мысль где-то жмется в подворотнях С сиротской вялой наготою И не находит диалога, Как ты прохожих ни проси. Круг´ом — сплошная голодовка Потухших окон. Недотрогой Скрипят качели о любви, О невозможности полета. Фонарь решил быть чудотворцем И режет в клочья вместо солнца Шуршащую бумажку ночи. Я бы сказала: «Авва, Отче», Но только нечего нести. Истоплены пустоты сердца В громоздкий ход святой луны. Не потому, что измождение, Ложатся в землю, Но потому, что Некуда идти. * * *
Виноградом лето осып´алось
В мельхиор пузырчатых луж, В жабьи распри промокших сандалий, В складки прилипших тканей, В водосточную громокипящую туш. Очертили круг себя застенок Капюшоном, Зонтом, Газетой, Картиной, Корзиной, Картонкой. Вписались в окружность дождя. Мысли цепляются брассом За мокрый шифон кокеток, Плотным тяжелым атласом Раскатывается небо в асфальт. Абрис плывущего вечера В рекурсии распятых зонтов. Как к ливневке клочки бумаги, Плыли ахейцы По Авлидской гавани. Плыли за горизонт. За Еленой. К другим берегам. Приравненный осени август Колотит плащи виноградом, Приспешник душного Бахуса, Закартавил о праотцах. * * *
Ворону А. А.
Может, ворону хочется,
Чтоб я гаркнула в твою голову. Кесарю, как известно, кесарево, Что по-русски: quod Licet Iovi, non licet bovi. Всем по заслугам, Каждому — по его боли. Мне для полного счастья не хватает Венского стула в комнате С оленьей грацией изгибов, С тенью рогатой п´о полу, Чтобы мысль, глядящая вниз, Повторяла ее контуры, Становилась извилистой, А значит, ловкою. Люксы трепещут по шторам Стаями гадких утят, Умирает под боком телефонный провод, Запутавшийся без начал, Тартан* обветшалого дома напротив В сбитневом сумраке. Богу, Как помним, Богово, А подполью — ромашковый чай. Дождь кос´ит, как изменник родины, Как холера, кóсит людей. В лужах — хлопья светодиодов, Опротивела колыбель Для кошки Ливневых нитей. Вымой, вымоли Мне нутро, Разлинованный март. Я сочувствую каждой кариатиде, Держащей дом на ушах, И хожу каждый вечер топиться Под белохвостый фонарь. У меня в роду — колхозная самоубийца И одесская сирота: Если случается справедливость, То как-то всегда невпопад. От избытка озона в воздухе Диафрагма сжалась в кулак, Когда-нибудь распустится вереск На моей последней земле, Венчается с небом раскрашенный светом Вечер. С облезлой тоской по стене Мы ждем неоправданной, но верной вести На вороном крыле. *Тартан — шотландская шерстяная клетчатая ткань.
Полина Скляднева — поэт, критик. Выпускница филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Публиковалась в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», газетах «Литературные известия», «Поэтоград» и др. Живет в Москве.
|