Свежий Номер

№ 10 (132), 2015

Лишь только солнце иноверцев
Его согреет —
Паяц тотчас лицом и сердцем
Окаменеет.

А убери того Паяца
В картонный ящик —
Он будет плакать и смеяться
Как настоящий.

Не броди, не думая ни о чем
По неровно скошенной полосе.
Говорят, за лесом живет волчок —
Он не так уж страшен, не так уж сер.

Окна-двери заперты на крючок,
Проглядев до одури глаз нули,
Ждет волчок, когда заживет бочок
И другое-прочее, что болит.

Он летал за вереском по ночам,
Он искал до неба путей простых,
Но его печаль — не твоя печаль,
А твоей печали и след простыл.

Не ищи укромный его приют,
Колыбельных грустных не голоси:
Он опять уляжется на краю…
…А тебе останется — укусить.

Не тони в воде, не гори в огне,
Обрастай корой и деревяней,
Чтоб не быть задетою за живое,
Утешайся мыслью, что нет вообще
Ничего в тебе, кроме двух вещей:
Годовых колец и колючей хвои.

Не смотри в себя, не смотри вокруг —
Мира больше нет, а тебя — в миру:
Никому теперь никуда не деться…
Не играй с судьбой в несвою игру —
И к тебе не явится лесоруб
С топором в руках и занозой в сердце.

Верь-не верь — случаются чудеса:
Сколько стеблей в ряд ни коси коса,
Все равно однажды найдет на камень —
И засохшим деревом без корней
Ты кому-то снишься… в кошмарном сне
Со своими мыслями и стихами.

В час, когда под будничной коростой
Боль внутри безумней и острей,
На забытый Богом перекресток
Выведут тебя как на расстрел.

И свинец, и сталь — неумолимы,
Но дрожит с оружием рука:
Твой палач всегда стреляет мимо…
Значит, попадет наверняка.

Мои фракталы не просят корма,
Мои лучи пресекают свет.
Я — только то, что меняет форму
И только то, что меняет цвет.
Я лишь стакан — не пустой, не полный,
Ни отступить и ни в руки взять.
Я — только то, что нельзя запомнить,
И только то, что забыть нельзя.
Я — ваш убийца и ваш хранитель,
Прямая трасса и лабиринт —
Я стану тем, кем меня увидят,
Не поменяв ничего внутри.
Когда ж сойдутся за этой дверью
Стена воды и стена огня,
В то, что он есть, я смогу поверить
Тому, кто верит, что нет меня…

Очерти этот круг. И еще один круг. Вот — мел.
Очерти наугад: первый — в сердце, второй — в уме:
Между явью и сном, между светом и тьмой, Хома.
Разуверь себя в том, что иллюзия — не обман.
Не ищи судьбоносные знаки ни там, ни тут,
Не смотри, как в тебе пробуждается прежний Брут —
Ты сильнее его, ты — надежда окрестных бурс.
И такие, как ты, никогда меняют курс
На параде планет, где идут за звездой — звезда:
Выбирай хоть какую — любая ответит «да»…
…Только нет, не Ее (этот выбор для всех — табу),
Что летает ночами в сосновом своем гробу
По-над городом тенью, невидимая никем —
Только ветер по крышам и рябь по Москве-реке…
Ей сигналит рассвет, заприметив ее едва —
Но не видит она, потому что она мертва.
Под словами ее рассыпаются в прах листы,
Ей земля — как погост, а на нем — куполов кресты,
Ей людское — тюрьма, а за гранью его — простор… —
На таких виражах выживают один на сто.
Остальным суждено провалиться за окоем,
Потому и лица нет, и имени у нее,
Только пепел в руках, только яд и свинец в крови.
Только Вий может с нею поспорить и только Вий
Равен ей по природе, по сумраку из-под век:
Он — такой, как она, тоже — нежить, не человек…
…А покуда всерьез не жалеется ни о чем,
И покуда тебе не наскучила жизнь еще,
И из проклятых бездн не доносятся смех и вой,
Открестись от Нее тонкой линией меловой,
Раздели мир на два — и рассеется колдовство:
Что мертво за чертой — то уже навсегда мертво…

И не то — знаменье, не то — помеха,
Выпадая равно: то чет, то нечет,
Это слово точно боится эха,
Ибо даже эхо ему перечит.
Чем один его произносит тише,
Тем другой его забывает дольше…
А само оно — только то, что слышишь,
И ни звуком больше.

Одному доступно парить над всеми,
Заклинать стихии, ломать преграды,
И лепить пространство свое и время
Из цветов и радуг.
А другой — лишь тень, что играет тенью —
Сетью тонких линий пересеченных —
Он способен в ней задержать мгновенье
И раскрасить черным.

Им обоим вдоволь воды и хлеба,
И земных пространств, и любви до гроба.
И они, как будто бы, делят небо,
И крылаты оба.
Но они по-разному разным дышат,
И один другого понять не сможет…
Потому что птица с летучей мышью —
Не одно и то же.

Неизменно неузнаваем,
Не придуманный — не живой —
Тот, Чье Имя Не Называем,
Всюду следует за тобой —
Так бесплотен и безутешен,
Так фатально неисправим
В этом мире Он, что замешан
На печали и на крови,
В этом мире пустом и круглом,
За который твой образ вбит
На правах чужеродной буквы,
Попирающей алфавит…
Попытаешься разминуться
И рассыпаться в миражи —
Осторожно руки коснутся
Тонких пальцев Его ножи
И тебя, в ком душа живая
Потеряла затмениям счет,
Тот, Чье Имя Не Называем,
Безымянною наречет.

(На перепутье причудливый камень стоит — неосязаем наощупь и страшен на вид: все о дорогах подробно написано тут, кроме того, что они никуда не ведут…)
...
Здесь и внутри — ни души, и вокруг — ни души.
Остановись помолчать… Помолчав, поспеши
Без сожалений свернуть на обратный маршрут —
Эти дороги давно никуда не ведут.

Сколько о каждой ни думай и не выбирай,
Пункт назначения — даже не ад и не рай,
Ибо не знают о них ни в раю, ни в аду —
Эти дороги давно никуда не ведут.

Это — мираж через лица, слова, города —
Ими возможно идти, но прийти — никогда…
Ими несет на спине кто вину, кто беду.
Эти дороги давно никуда не ведут.

Вы прошли наугад, пряча сердце за тканью плаща.
Я была здесь всегда под покровами мха и плюща.
Ветер глушит сигналы и с этой, и с той стороны:
Мы не слышим друг друга, поскольку ни в чем не равны —
Словно вечный огонь и смертельное жало ножа,
Словно воздух и свет с нежеланьем смотреть и дышать,
Словно черная бездна и смелость ходить по краям —
Вы живете и живы — и этим честнее, чем я…

Я — никто и ничто, только в ряд — кирпичи, кирпичи,
На которых натальный рисунок едва различим.
Шаг ко мне и страшней, и больней, чем два шага назад
И не сделать его — способ душу спасти и глаза.
От меня — посильней оттолкнувшись — бежать и бежать…
Я могу отражаться, но я не могу отражать —
Это знают лишь там, где за ночью не следует день,
Это знает лишь тот, кто не в силах отбрасывать тень.

Я — ничто, кроме жуткой, сметающей все тишины,
В катакомбах которой теряются сказки и сны.
О мою темноту разбивается солнечный свет.
Я — ничто. Надо мною не властно течение лет.
И пока все вокруг обращается в пепел и лед,
Что других убивает, меня никогда не убьет:
Мой творец в этом мире был груб и живое не чтил…

Я — ничто, кроме камня. А камни бессмертны… Почти.