Свежий Номер

№ 10 (60), 2009

всю жизнь я старалась придумать собственный язык
и выдать его за язык марсиан,
неизвестных науке планет, астероидов, космических станций
и теперь вот смотрю, как падают сливы в траву,
                                                                    каштаны срываются,
грузовик проезжает по улице, слегка зацепив ветки,
а те отвечают дождем каких-то желтых сережек.
чувствую себя как при падении
земля уходит куда-то вниз и вправо
под самым животом горячее и огромное солнце.
чувствую себя как девочка на шаре,
неудачно исполнявшая свой танец,
горячее и огромное /солнце, стыдно/ жжет меня
и самое первое слово на моем марсианском: —  мамочка, мамочка...

ничего лучше я не придумала.

ее назвали майя
пока маленькая — маечка
/х/бшные трусики с желтым котенком/
а потом — ну, как же она маялась:
от аллергии на пыль и пыльцу — весной,
на холод — зимой;
осенью — от депрессий;
и просто от скуки — летом
а в тридцать пять,
когда ей все надоело,
она смотрела
в окно на детишек, играющих в мяч,
легла на подоконник
и перестала дышать.

лера болеет ветрянкой:
ее подхватило и носит по ветру.
она говорит, мама, — голова болит,
мама, еще болит глубоко где-то,
сама не понимаю что.
я верчусь, между нею и мной
ветряная мельница.
лера спрашивает, почему так темно
это оттого, что я не зажигаю света,
радость моя, говорю, потерпи, скоро лето.
от тебя и так уже немного осталось,
скоро совсем развеешься, развоплотишься,
закрой глазки, что же тебе все не спится?
лера отвечает — начитала уже сто двадцать овец
и одну долбанную эолову арфу,
я не могу больше, мама,
когда же начнется штиль?

сидя в этой тюрьме,
постепенно сходишь на нет
и не будет,
прислоняясь к одной стене,
оставляешь себе еще три — на выбор
и окошечко в потолке,
сквозь которое видно свет
или ночь.
или смотришь на руки
и как в детстве шептала божьей коровке,
так шепчешь:
божья кара,
улети на небо
прямо с кончика пальца,

с моего мизинца.
не возвращайся, просто дай дышать.
но она кладет меня как упрямый ребенок
под стеклышко,
присыпает землей по краям,
называет своим секретиком,
помечает это место крестиком,
чтоб забыть его крепко-накрепко.

ты думаешь, что он рыба,
потому что у него чешуя и жабры,
а оказывается он овен,
потому что по гороскопу.
это несовпадение озадачивает

и размышляешь:
вот этот мужчина, лежит на моей кровати,
должно быть, думает, что лучше б остался у кати,
насти,
нади,
еще кого-нибудь из нашей братии.
мысленно поправляю —  сестричества,
впрочем, какая разница,
ведь, когда говорим «ленин» на горизонте маячит партия,
и если, в принципе, ты — наташа,
то при определенных условиях — отчетливо — катя

думаешь, вот останется, рожу ему дочь...
чтоб узнать, что всю жизнь он хотел сына
от своей бывшей, кажется, кристины,
ходил к ней исправно на блины, именины, крестины,
даже на девичник и дни рождения мужа,
а ты — просто неплохо готовишь ужин,
что тебе до этой кристины расти и стараться
даже после двухсот пластических операций.
ты суррогат, китайская подделка-дешевка.

думаешь: мне нравится этот мужчина,
вслух говоришь — да пошел ты!