Свежий Номер

№ 9 (59), 2009

когда я отпускала тебя
и обещала тебе
            не плакать на людях,
я не думала, что это будет
                                    так тяжело.
не думала, что когда я сегодня встречу
            маленького мальчика,
чтобы учить его
                        английскому языку,
мне будет казаться,
                        таким неуместным
думать о буквах и звуках,
об упражнениях и заданиях,
быть спокойной и строгой,
время от времени дурачиться и корчить рожи,
хвалить и наказывать,
просить и требовать,
выслушивать самые-самые тайные детские тайны,
в общем, думать о чем угодно,
только не о тебе.
я не думала, что это будет так
                                    невыполнимо.

и когда я все же подумала о тебе,
этот маленький мальчик
ни с того ни с сего вдруг взял
                                                и заплакал.
он плакал, зарыв лицо
в овечью шкуру, лежащую на диване,
и ничто не могло бы его
                                    утешить.
я говорила ему: ну, ладно тебе.
ну, будет уже плакать.
ну, ты же мужчина.
что у тебя случилось?
а он только плакал и плакал,
и не хотел показать лица.

когда я обещала тебе
            не плакать прилюдно,
я еще не знала, что умею плакать
в присутствии самой себя.
я не знала, что мне придется
саму себя, лежащую на диване,
успокаивать и гладить по волосам,
и говорить себе:
ну, ты же мужчина.
                        ну, будет уже плакать.

пожалуй, я никогда прежде
не платила такую высокую цену
за свои
         обещания.

если смотреть на мертвенный ночной свет
уличного фонаря сквозь мокрые ветви
                                              голых деревьев,
то покажется, будто это вовсе не ветви деревьев,
а невероятная, невообразимая паутина
в гигантских каплях студеной ночной росы.
и даже если ты уже взрослый,
и знаешь, что это
                      оптическая иллюзия
и что ветки у дерева не могут расти кругами,
а такие огромные пауки бывают только
в глупых фантастических фильмах
или в фильмах ужасов, тебе все равно будет
                      страшно.
и если ты любишь заглядывать в лицо
своей смерти, как заглядывают в лицо
любимого человека или самого что ни на есть
случайного прохожего — чтобы просто знать,
что он тоже существует, как и ты существуешь;
если ты любишь
                      пить недорогой коньяк,
слушать звуки дождя, добираться до дома
ночным транспортом, и неделями не слышать
моего голоса, тебе непременно нужно
как-нибудь посмотреть на свет фонаря
сквозь голые ветви
                      ночных деревьев.
если ты любишь,
тебе непременно понравится.

ты говоришь: это моя война.
ты говоришь: это только моя война.
ты говоришь: отпусти меня на мою войну.
я должен быть один на своей войне, ты говоришь.
и ты говоришь правду.

но твоя правда, ты слышишь, твоя правда —
это еще не вся правда, а только половина
всей правды, только половина ее.
потому что одинокому человеку
некуда деть целую большую правду.
потому что вот она, видишь, — твоя война,
а вот — моя.
каждому своя война, и каждый из нас
должен быть один на своей войне,
            совершенно один.

но даже самому сильному, самому мужественному
воину, покидающему дом вместе
с тысячами таких же,
            как он, одиноких воинов,
не по силам не знать, что за своей спиной
он что-нибудь оставляет:
родителей, невесту, четыре стены и крышу,
или просто особый запах
                        задувающего с реки ветра…
вот и ты, пожалуйста,
            непременно знай обо всем этом.
и это совсем не страшно, что твоя правда
похожа на половину буханки хлеба,
которую мы покупаем,
            чтобы успеть съесть этот хлеб мягким.
о моей войне
            тебе знать совершенно
не обязательно.

сегодня мне вдруг показалось, будто тебя
вовсе не существует. я попробовала
тебя представить,
            попыталась вспомнить, как ты выглядишь —
и не смогла.
ты — целомудренные отражения
в зеркалах и стеклянных дверцах
                                                шкафа.
анфас. профиль. вид сзади. ты —
движение, пойманное боковым зрением.
            скрип двери.
голос, доносящийся из дальнего угла комнаты
            или из коридора. ты —
имя, мимоходом упоминаемое в разговорах
с общими знакомыми. запах одеколона,
остающийся на моей одежде после
дежурного мимолетного полуобъятия
(чуть менее дежурного, чем следует, в сотни раз
более мимолетного, чем
                                    подразумевается).
ты — сигналы о доставке sms на моем стареньком
неуклюжем мобильном. килобайты и килобайты
электронных писем. моих писем.

когда-нибудь у меня будут дети, и они
вырастут, и родят мне внуков, и мои внуки
станут читать старинные романы о любви,
о настоящей-пренастоящей любви, и они попросят
меня рассказать о тебе — сами не зная,
что просят меня об этом.
они скажут: бабушка, а правда,
что, когда ты была молодая,
у тебя была несчастная любовь?
а может быть, это будут
            вовсе и не мои внуки,
а просто соседские ребятишки.
                                                но что
мне ответить? ты — детали без целого.
случайно завалившиеся за диван
кусочки пазла, который давно
                                    выбросили на помойку.
ты — никто и ничто. и поэтому ты —
все на свете. и все на свете —
            ты.
неправда, — я им отвечу, — любовь
не бывает несчастной.