Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерФестиваль «Провинция у моря» на карте генеральнойМария ЛУЦЕНКО
КОГДА-НИБУДЬ Я СТАНУ ПАРОМ…
СТРАННИЦА «Я страница твоему перу,
Все приму. Я — белая страница». М. Цветаева Мы никогда не сможем породниться.
Творениям бескрылым не чета, я — странница. И все же я — страница, на языке любви меня читай. Кто счастлив взаперти, а кто стремится на свет, и тяготится во плоти. Я — странница. И все же я — страница, по ней ты можешь время перейти. Пусть на строке моей повременится, тебе, дружок, не причинит вреда ночей моих тягучих вереница и серых дней коротких череда. Мелькнут перед глазами и с ресницы слетят пылинки памяти во тьму. Тебе я буду бесконечно сниться, но в дальнюю дорогу не возьму. Есть книга звезд, она во мгле хранится, в ней кем-то предначертаны пути мне, страннице небес, твоей странице. Прости меня, прочти меня, Прочти. НЕ ОТКРЫВАЙ
Не открывай.
Не открывай мне глаза пока. Видишь, лодочка в рукаве реки застыла, как запонка? Видишь ястреба на ветру колючем, северо-западном? Видишь в заводях памяти ирисы с неслышным запахом? Не открывай. Спрячь под ладонью глаза мои. Видишь дни мои, ситцевые, синие, просторные самые? Взять бы их все сразу, напялить и выносить заново, выветрить их ветром, в закатное бросить зарево! Не открывай. Спой лучше мне баю-баюшки про трамвай, через весь зимний город ползущий к бабушке. Видишь, в нем у окна на сиденье — малышка-Марьюшка ест бутерброды, спит и теряет варежки. Не открывай. Не открывай мне глаза пока. Видишь, в кухоньке на белых тарелках остатки завтрака? Видишь сына? — Одеваю, веду его в школу за руку, видишь — вон он в тетрадке в косую рисует заиньку. Не открывай, не открывай мне глаза еще. Мне не хочется снова видеть войну и ее пожарища. Видишь, дед в гимнастерке, и к зеркалу правнук прижал уста. Не открывай мне на это глаза, пожалуйста. Не открывай. Это может быть лучшим выходом. Тот, кто сделает вдох, пусть моим насладится выдохом. Видишь эти хоромы с охраной, с колоннами, с арками? Не лучше ли бегать над парками со старыми санками? Не открывай. Не открывай мне глаза уже. Видишь, щелочка в мир иной — нас разве оттянешь за уши?! Лучше рядом ляг, ляг рядом со мной, и будем как залежи драгоценных металлов, покрепче руками глаза держи! Видишь — тот, кто любил тебя, сходит со сцены в сумерки. Видишь тех, кто не знал тебя, тех, что давным-давно умерли, а после воскресли, и плача не слышно сиротского. Видишь Бродского на простынях, не из камня, Бродского в телогрейке казенной, в далекой забитой Норенской, видишь, там, на полях моей книжицы первой, новенькой чьи-то каракули, эльфы, принцессы, гномики, чьи-то корявые, новые крестики-нолики, нолики… крестики… Кресты над пустыми могилами. Ничего, что вчера, и сегодня, и завтра погибли мы! Вон она, наша вечность, за кадром, летит за крышами, за земным закатом, и держит глаза закрытыми. ЗВЕЗДА РОЖДЕСТВА
Взошла звезда.
Ты скажешь: «Ну и что! Таких на небе — миллиардов сто! Одна зажглась. За ней грядет вторая. А третью прикрывают облака…» Да и желаний нет у старика — перевелись, во времени сгорая. Взошла звезда… Ты скажешь: «Я при чем?» И гордо поведешь своим плечом: «Ни рая не прошу себе, ни ада!» Но над душой твоей звезда стоит, и жжется, потеряв последний стыд, как будто от тебя ей что-то надо. Ты закричишь: «Что, смертный, я могу? Она сама передо мной в долгу! Все есть у ней: небесный китель модный, Влюбленных воздыхателей толпа…» А ей, звезде, хотелось вниз упасть и стать твоей надеждой путеводной. Ты скажешь: «Мне не нужен поводырь в миру голодных, жадных, черных дыр! Чего же ждет упрямое светило?!» А ей в кромешной этой темноте, в безжизненной холодной мерзлоте хотелось нужной быть. Тебе светила… Ты выпалишь: «Я света не хочу! Плачу я за снотворное врачу! Мне нужен сон! Я болен беспробудно». Глаза слепит нездешний синий свет… А у нее другого света нет… А этот приглушить звезде так трудно… На крик сорвешься, заорешь: «Не лги! Твой тонкий лучик сделан из фольги! Под ней каркас! Мне виден слой фанеры! Вся жизнь — сплошной вертеп!» — О, да… Увы! Но по холмам уже бредут волхвы… И нужен вечер, и немного веры. * * *
Когда-нибудь я стану паром.
На склоне лет, над летним парком зависну тучей грозовой. Потом польюсь над стольным градом случайным ливнем, крупным градом, и тот, кто знал меня живой, не сможет уловить в стихии мои признания глухие, и праведный услышать гнев. Останется одна отрада ледышками по три карата по стеклам бить, осатанев. С утра солгут в столичных сводках, что нужно уплывать на лодках, что рушится небесный свод. Но станет ярче куст жасмина, и аромат прекрасный мимо плывущих плавно поплывет… И сын, печалью окольцован, любуясь облаком свинцовым с изменчивым моим лицом, прошепчет, глядя в небо прямо: — Так может плакать только мама, рассорившись с моим отцом. ОДЕССКОЕ
У качелей одно на уме, хоть скрипят о высоком.
Только сядешь, и вмиг рассекретят тебя облака. Улыбается память, и бурым измазавшись соком, обдирает о камни орехам зеленым бока. Здесь впадает река моя в крайности, в райности, в детство, оставляя пороги, сливается с новой водой. В этот город впадая, так хочется сразу раздеться, скинуть сумки, набитые мятой, лежалой бедой, и по первому, самому древнему зову природы стать по косточки в море, русалочью верность храня, и входить так же тихо и нежно в соленые воды, как однажды входил ты за тайнами жизни в меня. КУРИНЫЙ БОГ
Когда выходит боль из берегов,
куриный бог — один из тех богов, кто рядом в трудный миг, по крайней мере. Хоть наделен куриной слепотой и немотой, он — первый мой святой. А тем, кто верит, воздают по вере. Он мал, но никому не учит мстить и что-то в жертву миру приносить. Пусть он для тех, кто мыслит близоруко, но Бог другой, который там, вдали, на зов моей беспомощной земли в ответ пока что не издал ни звука. А этот теплый, маленький комок найти себя однажды мне помог в руинах вер, где камня нет на камне… И потому его я берегу, что он один лежал на берегу. И трудно верить в большее пока мне. О шею трется бога гладкий бок. Тем совершенней, тем прекрасней Бог, чем меньше разных колкостей и граней. И много лет спустя я поняла, кого волна морская принесла: куриный бог — божок воспоминаний. Что видно сквозь невидящий глазок? Бунгало, неочищенный песок, похожий не на золото, на сажу. И, разгребая копи голышей, счастливые — как сотни малышей — две девочки-сестры идут по пляжу. Одна кричит: «Нашла, смотри какой!» А нынче глянут взрослые с тоской: — Куриный бог? Смешная... Вот умора! Он понарошку назван божеством! А где нашла? — Да там. На Зерновом. Давным-давно. В провинции. У моря. Мария Луценко — поэт, музыкант и фотограф. Родилась в 1978 году. Первая публикация в журнале «Радуга», в 2008 году, а также в альманахе «Каштановый Дом» (Киев, 2009). Последующие публикации — в питерских журналах «Бег» и «Окно», одесском журнале «Южное Сияние», а так же в других украинских и зарубежных бумажных и интернет-изданиях. В 2013 году вошла в Южнорусский Союз Писателей. Лауреат литературных конкурсов и фестивалей. Живет в Киеве.
|