Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтов
Дети Ра КЛЮЕВ
ТЕТРАДЬ ПО ПИСЬМУ
* * *
А подобного урагана не было никогда.
Было только тогда, когда лопнул зеленый шарик. И тогда еще мой друг детства по имени Шурик со слезами сказал: «Какая большая беда!» Было только тогда, когда не пойми куда унесло год, число, номер дома и прочие горькие вещи. И я вышел из строя и оказался в чаще непонятного текста — безграмотного и многосло… Было только тогда, когда промок коробок — и почти целый день никого не случилось рядом: все вдруг сразу забылось — и то, откуда мы родом, и куда мы идем, и где проживает Бог. Было только тогда, когда мне обещали прийти в шесть, а пришли через год, но уже не застали дома — и увидели, что отныне все по-другому, и божественно звенела на крыше новая жесть, Было только тогда… и тогда, и тогда, и тогда — до чего ж оно пестрое, это лоскутное покрывало! Но тогда ведь и жизнь была еще совсем молода, потому-то и были тогда ураганы, а так — не бывало. * * *
Бог упаси, никого не сужу —
тихо-претихо на ветке сижу, но, сидя на ней, никому не служу и не буду служить никогда. Стало быть, сидя на ветке в саду, дую в пустую такую дуду, совсем ничего не имея в виду — ни я сам, ни тем паче дуда. Дую в пустую такую дуду да выдуваю одну ерунду, но и ерунду не имею в виду, как бы кто бы там ни утверждал, что выдуватель воздушных шаров вовсе не есть выпускатель паров — он есть, так сказать, созидатель миров: демиург, верховода, бахвал! Все это, знаете ли, до поры, ибо однажды наскучат миры, и ты вдруг устанешь от этой муры — и, празднуя выдох и вдох, выдохнешь, сколько вдохнешь, из дуды: хватит на песенку — вот и лады, только уж ничего не проси за труды: Бог не платит, на то он и Бог. Колыбельная памяти
Спи-усни, ничего не найдешь, ибо не было, не было,
ибо не было, не состояло, и ни из чего состоять не могло (небо хмурилось: что ж, небу — небово), спи-усни, не найдешь ничего, ибо все кочево и никак не видны на поверхности патины, патинки, сквозь мобильный глазок иноземный родные черты: эти впадинки, льдинки, ордынки, полянки и сретенки — как они все хрустальны, серебряны и золоты, эти льдинки да эти сединки, сурдинки да баиньки… спи-усни, моя память, такой уже нету страны, спи-усни, моя память, давно разбежались разбойники, палачи все расплакались, все изолгались лгуны, спи-усни, все дворцы превратились в убогие хижины и стыдятся садиться в присутствии новых дворцов, спи-усни, все дороги туда и обратно исхожены, но дорога на то и дорога, в конце-то концов: быть ей хоженой-хоженой, езженой-езженой, брошенной — может, мхи и лишайники там… или, скажем, хвощи, может, стала рекою, строкою, а может, проплешиной спи-усни, ничего не найдешь, ничего не ищи. * * *
Пора поменять имя — наследуя древним японцам,
обычно менявшим имя, меняя форму письма. Не стать ли мне Румпельштильцхен — или хотя б Рапунцель? А форма письма, пожалуй, давно поменялась сама: мои ускакали кони, мои расшатались туры, и как две пустых стеклотары, офицеры лежат в пыли… Ах, оставить бы это поле, но я слишком люблю повторы, боже, как я люблю повторы — куда б они ни вели: эти «дважды в одну реку», эти «трижды в одну лужу», когда память кричит криком — и отчаян ее глас! Погоди, я и сам знаю, погоди, я и сам вижу, погоди, я и сам сдамся, но… эх, раз, да еще раз! Только волны бы набегали — и за краешек перелили, и, не зная, что перелили, продолжали плескать во тьму! Я люблю эти переливы, я люблю эти параллели — эту тетрадь в линейку, эту тетрадь по письму, это упорство мэтра, эту честность и тщетность метра, эту настойчивость утра и его беспощадный свет, эту сказку про рыбака и рыбку, эту бабу у разбитого корыта эту роскошь возврата — к тому, чего больше нет. * * *
Я написал, да забыл, то есть не написал — нащебетал, накурлыкал, на… — как-у-вас-там: я ведь слуга облаков, я ведь неба вассал, я ведь слуга облаков из числа дураков. Я ничего не храню — никогда не хранил: что же хранить, не имея… а я не имел тут ничего, кроме баночки черных чернил за обшлагом рукава, где цветы и трава. Я никого не люблю — никогда не любил, ибо никем не владел, а владел — охладел, только над тем и трясусь, как упрямый дебил, что не имеет цены — драгоценные сны. Крутится пленка — и сходит с ума кинозал: вот и достаточно счастья в луче золотом. А написал, так… подумаешь, кто ж не писал: пара бы свежих манжет да вчерашний сюжет! Евгений Клюев — поэт, прозаик, драматург, переводчик, журналист, художник, филолог. Родился в 1954 году. Окончил Тверской государственный университет по специальности «Русский язык и литература» и аспирантуру МГУ. Доктор филологических наук (лингвистическая прагматика). С 1996 года живет в Дании (Копенгаген), работает магистром Службы интеграции в муниципалитете Баллерупа и занимается вопросами языковой политики. |