Свежий Номер

№ 4 (54), 2009

Властолюбие — темная ересь,
Превращенная похоть и месть...
Лучше пить. Лучше спать изуверясь, —
Чем чужую свободу изъесть.

Он на ясную душу нацелен —
Вымогатель, вампир, златоуст...
Подчиняющий — неполноценен,
Посягающий — болен и пуст.

— Раболепства алкал — подавись им! —
Для меня ж,
при погоде любой,
Ты уродлив, поскольку  з а в и с и м
От того, кто подавлен тобой.

Отрываясь от важного дела,
Попадая в лихой переплет, —
Я вас всех, как ни странно,
жалела:
Вы же мрете без рабьих щедрот!

Я и слушала вас, и вздыхала,
Сострадая натуре крутой.
Только вам понимания мало —
Обожанием вас удостой.

Нет уж, дудки! Прильнув и отпрянув
(Ты прости меня, бедный злодей), —
Я бежала бегом от тиранов
В равнодействие добрых людей.
...А на старости лет (или раньше),
Озаряя деталью рассказ, —
О тираны мои, о тиранши! —
Я сложила бы
Сагу
О вас.

Все кончается!
С каждой кончиной
Жизнь уходит, пощады не зная.
...Этот стол. Этот нож перочинный.
Эта чистая шаль кружевная?

И рукав от военной рубашки,
И гребенка, и лампа, и клещи,
И в коробке — старинные шашки,
И другие ненужные вещи —

Все, что пахнет родным человеком
И внезапно бросает в рыданье, —
Стало памятью и оберегом,
На глазах обращаясь в преданье.

Вы, кого я любила без памяти,
Исподлобья зрачками касаясь,
О любви моей даже не знаете,
Ибо я ее прятала. Каюсь.

В этом мире — морозном и тающем,
И цветущем под ливнями лета, —
Я была вам хорошим товарищем...
Вы, надеюсь, заметили это?

— Вспоминайте с улыбкой — не с мукою —
Возражавшую вам горячо
И повсюду ходившую с сумкою,
Перекинутой через плечо!

Мы новые? Нет, мы те же,
И, свежую грязь меся,
Нам память несет депеши
О том, что изъять нельзя —

Ни белочек в перелеске,
Похожих на букву ять,
Ни марлевой занавески,
Которую сшила мать, —

Ни послевоенной спеси,
Ни лжи, источавшей яд,
Ни инея на железе,
Которым бряцал парад...

О, все это — мы. (А кто же?)
О, все это — жизнь твоя!
И значит, постыдной кожи
Не сбрасывай: не змея.

Наследница страшной зоны,
В крови стою и пыли.
...У неба — свои резоны,
Невнятные для земли.

Страшно у себя внутри,
Как в стенах чужих и стылых...
Кто-нибудь, окно протри, —
Я сама уже не в силах.

Кто-нибудь, протри окно, —
Чтобы луч раздвинул нишу...
Мне действительно темно.
Я ли света не увижу?

Ни обиды, ни мести —
Лишь пение тайных волокон...
Вот и снова мы вместе
На маленькой кухне без окон.

Это даже не плохо,
Что, наши легенды разбивши,
Миновала эпоха —
Мы стали моложе и ближе,

Неуемней и строже...
(О Господи: целая эра!).
Что касается дрожи,
То страсть — это высшая мера

Наказания (или
Награды) за мысль о покое...
Мы любили. Мы были
Живые. Мы знали такое,

С чем ни блуд, ни аскеза
Не могут сравниться по силе...
В этот век из железа
Мы жили. Мы очень любили.

Вы о главном хотели бы? Нате ж.
Как шальное окно на ветру,
Я раскрыла земле этой настежь:
Вместе с нею надеюсь и мру.

И впотьмах ужасаюсь разбою,
И дрожа изумляюсь лучу,
И уже не владею собою,
Но от боли еще не кричу:

Неуместно. Грядущие дали
Истребляют меня на корню.
Но,
какие бы дни ни настали,
Я приму их. Как злую родню.

...Эту землю, где пусто и стыло,
И мучительно, как ни мужай, —
Не добьетесь, чтоб я разлюбила,
Хоть гоните меня за Можай,

Хоть за Серпухов, хоть за Воронеж...
Я не вами ведома, вожди!
...О предчувствие — лисий звереныш
Под рубахой, у самой груди...

Открывается даль за воротами
Неуютно, тревожно, светло...
Мы поэтами, мы обормотами
Были, были, — да время сошло.

Ты играл со звездой, как с ровесницей, —
Для того ль, чтобы нынче брести
Этой полупарадною лестницей,
Зажимая синицу в горсти?

Для того ль ты скитался бездомником,
Подставляя ненастью тетрадь, —
Чтобы впредь по чужим однотомникам
Равнодушно цитаты искать?

...А ведь живы и ветер, и заросли
Чистотела, и наши следы —
Как рассказ о несбывшемся замысле
Вдохновения, детства, беды.

Жила-была. Но неизбежны сутки,
Когда, взломав привычный кругозор,
Я совершу безумные поступки
В масштабе океана или гор.
Я —
вымиравшая от недоверья,
Подозревавшая в любви подвох —
Опомнилась и доросла до зверя:
Ласкаю камни и целую мох.

Я стала выше
(а была высокой),
Я в миску наливаю лунный свет...
Теперь в руках, изрезанных осокой,
Такая ноша, что и боли нет.

Не отрекаясь от «презренной прозы»,
В нее вдохнуть мерцание светил...

О жест, который хлопоты и грозы,
Как ниточку и нить, — перекрутил!

В кофейне, где клубится перебранка,
Колдунья, но отчасти шарлатанка,
Мне толковала про нездешний дух
И как, ревнуя, заварить лопух...
Был день весенний свеж и лопоух.

Она желала, крутанув тарелку,
В опасную пуститься переделку
И взять у Клеопатры интервью.
...Я думала
про музыку свою,
Которой шарлатанства — не привью;

Все остальное музыке во благо:
Больная нота, путаница, брага,
И лай собачий по ночным садам,
И ужас умереть — не по годам...

— Кому, уйдя, наследство передам?