Главная страница Главный редактор Редакция Редколлегия Попечительский совет Контакты События Свежий номер Книжная серия Спонсоры Авторы Архив Отклики Гостевая книга Торговая точка Лауреаты журнала Подписка и распространение |
Свежий НомерПерекличка поэтовНадежда КОНДАКОВА
СВЕТЛО И ЯСНО
* * * Счастье призрачно, мгновенно,
ускользающе, опасно. И когда — огонь по венам, и когда — светло и ясно. А в финале жизни краткой — то ли было, то ли сплыло… То ли капал Бог украдкой исчезавшие чернила. * * *
Могилы нет у Мандельштама.
Но и у деда моего c хохляцко-русского баштана нет ни надгробья, ничего. Лишь безымянный ветер истов. Лишь крест Голгофы гонит тьму. …А этот бес, из галеристов, — он точно знает, что к чему. * * *
Ты говоришь — совок.
А я твержу — лопата, и мерзлая земля, и тачка, и кайло… И матушка моя — ни в чем не виновата, и твой отец-троцкист — не мировое зло. Теперь мне жалко всех — и сытых, и голодных, и правых, и неправых, потому что сдохли все в борениях бесплодных и погрузились в паморок и тьму. Двадцатый век — надежды не оставил. А двадцать первый кружится в башке, как мелкий бес, ведет бои без правил и говорит на лживом языке. «Распад» или «развал» — из глуби филологий, из памяти людской, беспамятства и тьмы проступит не стигмат, а только смысл убогий тщеславий и торжеств, что заказали мы. …Как внучка кулака и ты, как сын троцкиста, присядем на крыльце тихонечко, рядком, помирим наконец — огонь идеалиста и русский задний ум (с хохляцким говорком). Нам родина дана одна — страдать и плакать. Как Тютчев завещал. Как Фет приговорил. Она внутри — орех, она снаружи — мякоть. И горе у нее: «Там человек сгорел». * * *
В Бутово на полигоне,
не приближаясь ко рву, в кровь обдирая ладони, рву молодую траву. Сколько их было — не знаю, список не полон пока… Вижу: монашенок стаю ангел несет в облака. Небо, как рана сквозная, — не заживет и века. Вижу: священника в белом, черные вижу кресты… И обессиленным телом падаю с той высоты. …Мир разрывая на части, цельность от боли круша, вновь недостойна Причастья — гневом палима — душа. * * *
От сетей ловца, от слов мятежных
комсомолок, нынешних старух, от воспоминаний неизбежных сохрани мой замысел и слух! Я хочу не слышать эти бредни и не помнить праздных толковищ, чтоб в церковке бедной у обедни стал мой дух беспомощен и нищ. Чтобы в свет преобразилось горе и глаза очистились от слез, чтобы на божественном просторе облако за облаком неслось. Вот тогда увижу я, как пламя выжигает паморок и тьму. …А к Тому, кто сжалился над нами, тихо побредем по-одному. * * *
Мало просила и мало молилась.
Много хотела. Вот и досталось анчутке на милость грешное тело. Вот он и носит, по свету кружа, падшую душу. Вот и ступаю на жало ножа, даже не трушу. Ладно б, за все отвечала одна, спрятав за спину, уберегая от страшного сна малого сына. Мелкие флирты, романы, стихи и разговоры, мертвого мужа большие грехи, мелкие ссоры. Эти поэты — всегда в неглиже, напрочь раздеты! Вырастет сын и найдет в кураже те же ответы. Что теперь окрик, зачем теперь крик — некуда деться… Перебелить бы навек черновик — все, кроме детства. * * *
У меня не будет предсказаний,
и не ждите, я не укажу эту дату, этот смысл воззваний только в руки Господа вложу. Суеверий мало маловерке — вот вам пропасть, вот последний шаг в этом сумасшедшем фейерверке жизни, отдающейся в ушах. Но когда заплачу у Голгофы — ни с того как будто, ни с сего, вы поймете степень катастрофы бедного дыханья моего. Это на холмах Иерусалима в свете Света облетает ржа и встает из пламени незримо, как новорожденная, душа, чтобы вновь изгадиться, избиться о житейский хаос и бардак. Чтоб о вечной родине томиться, зная, г д е она нас ждет и к а к. * * *
Из боли ничего не выудишь —
ни полстранички, ни полстрочки, и только душу свою вынудишь просить у Господа отсрочки, чтобы еще чуток помаяться, чтоб всех успеть простить — обидевших, покуда горе занимается пожарищем для слабовидящих. И вот тогда над Иудейскою пустыней, как бы неподвижною, твоя душа оставит детское, измеряное все и книжное, чтоб ты, не умудряясь опытом, ведомый посохом незрячим, услышал сказанное шепотом, как по камням прошел горячим. * * *
Намокли гортензии в нашем саду,
пригнулись к земле виноградные лозы. За слезы любимых мы будем в Аду, за эти горючие, честные слезы. Давайте любить и любимых прощать, оплошности мелкие ставить в кавычки. Давайте навеки любовь обещать, навеки! — вы слышите?! — не по привычке. И если над нами черны небеса, и если опять тяжелит несвобода, давайте другу другу посмотрим в глаза и руку протянем — у Горнего входа. Памяти Бориса Примерова
Годы ушли на то,
чтобы расстаться с верой, что в решето может вода набраться. С памятью о другом нерасторопном деле годы бегут бегом, тащатся еле-еле. Маленький личный ад, или большой — эпохи? Глянешь в сердцах назад: слезы — как скоморохи. А впереди того хуже и беспросветней. Не подтвердить родство ни бакшишом, ни сплетней. Так вот и бесперечь тащатся, цуг за цугом, память моя и речь с неродовым испугом. На получение премии
Вот это все теперь уже неважно:
и президентов искренняя ложь, и премия твоя, и рой бумажный, в который не поверит молодежь. А все, что было — голодно иль сыто, вся жизнь твоя — теперь, издалека, как с палубы волною грязной смыта, — бессмысленна, жестока, велика. * * *
На фоне пигмеев большие уходят — великими,
на этом почти тектоническом сдвиге эпох. Так было уже. Стали лица серебряных — ликами, и рожами стали обычные лица пройдох. Наш век верховодил, смеялся, стыдил, обесчещивал, и тихо прощал, и винился, и, словно во сне, ужа и ежа, как Мичурин, чудовищно скрещивал, и выросли гномы, и тихо пошли по стране. На фоне пигмеев, на месте большого пожарища великой страны, повторивший Титаник, точь-в-точь, я вас провожаю, мои дорогие товарищи — как Гоголь сказал бы и вы, уходящие в ночь. И пусть мы за вами прошли, не поддержаны вами, пусть много средь нас не сносило своей головы, мы в мерзлую землю войдем, как последнее пламя большого огня, на котором сгорели и вы. 2011-2013
Надежда Кондакова — поэт. Родилась в Оренбурге. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Автор многих книг и публикаций. Живет в Переделкине.
|