Свежий Номер

№ 4 (102), 2013

Гончая-гончая, шубка горящая,
По снегу, по ветру, женской рукой
Повод натянутый, снизу смотрящая
Смерть — начеку — под ладонью мужской…

Гончая, белая гончая, выследи…
Страшная сила выходит на лов!
Гончая, будь мне — молитва… И ввысь лети!
Ноги бывают правдивее слов.

Миг укради мне — чтоб руку родимую —
Накрепко! Ляг под призывной пальбой,
В пасти добычу зажав невредимую, —
Смерть заметается перед тобой…

Вспомнит, рванется, пугнет приближением —
Но далека, далека, далека…
Женской ладони чуть явным движением
Слабо ответит мужская рука.

Счастье мое стояло
                                 над Иерихоном,
головой качало
                            вослед птицам.
Шло мое детство
                              в шествии похоронном.
Строки мои не давались
                                          во рты чтицам.

Счастье меня не видело —
                                            я сзади стояла.
Ощупью шла слепая
                                   река Каяла,
черным провалом
                               не отражая ни зги…
Плыли по ней
                         две скрещенные вихрем доски.

Юность мою разодетую
                                         на воду клали,
сухонькая, уплывала,
                                    кружась, как щепка.
Чтицы бубнили вослед:
                                        «Улетай на небко».
Ощупью шел холодок
                                      по реке Каяле.

Плакало детство,
                              украдкой обняв маму,
за горизонтом пели
                                  эпиталаму.
Девочка денег просила,
                                       всерьез незряча,
счастье мое уходило,
                                   улыбку пряча.

Принеси попить — и не надо звезд.
В чудеса твои безоглядно верю.
Принеси попить. Молчалив и прост,
В комнату войди, робко скрипни дверью.

Не являйся мне — чуда не твори,
Просто подойди с неказистой чашкой.
Просто поверни ручку на двери,
Легче чудеса — ручка будет тяжкой.

Обними меня, посмотри, как пью,
Посмотри, как зло… посмотри, как худо…
Просто прикоснись к бабьему тряпью,
К смятым волосам — это будет чудо…

И тогда уйди. Нечего беречь.
Чашку уберу в прочую посуду.
На Земле легко — тяжче после встреч
Дорогих, земных радоваться чуду…

Снег без неба, дни без счета,
Тянет вниз молитва — и
С ней по снегу ходит что-то,
А глаза еще — твои…

До душевной амнезии —
«Отче наш» — разы подряд.
Что в святых местах России
С лучшими людьми творят?

Стой, опомнись! Для того ли
Ты? Мятежный, ясный ты…
Церковь, где лишают воли? —
Знать, с могил на ней кресты!

Лишь Псалтырь в церковном сквере…
Вновь и вновь по снегу с ней…
Если так приводят к вере —
Уводящие честней.

Стащу из музея
                            лиру
и под нее
                  ритм-эн-блю
в раздрай твоему клиру
спою, как тебя люблю.
Банально — принцессой, пастушкой:
я бедный твой
                          гардемарин —
на бриге с воздушной подушкой
дизайна Рембо-эн-Грин!
Молебен
                 и серенада —
мой горький
                        репертуар.
Ты скажешь, озлясь:
                                   «Не надо».
Из стриженных Божьих отар,
которым — наркоз да клетка,
исчезнет одна —
                              овца,
дуреха и малолетка.
И вечный позор Отца.
В бездомности сумасшедшей
мой карликовый
                              бриг!
Поэтом — не быть,
поэтшей —
не буду!
Мой нимб —
парик
на бритой головке овечьей…
Не агнец — домашний скот
с бездомностью человечьей, —
забавный такой генкод.
Останется благолепен
твой храм — и чиста купина.
Мой дерзкий
                        хард-корд-молебен —
в ладошку,
                   когда одна.

Перед небом чужим — на корточках,
На уступе своей — бедовости…
Все спасение — в хлебных корочках,
Все сомнения — в их бредовости.

В облаках чужих — все бумажные
Самолетики да кораблики.
А куда мои — сплошь сермяжные?
Наступать стеной — да на грабельки.

В небесах чужих — все безмолние,
Всюду ясный день, безразличие.
На земле моей — все безмолвие
Да кладбищенское величие.

Где-то ходит Бог — по людским церквам,
Чтоб уверовать — что мы, люди, есть.
Привыкает ртом к нашенским словам,
Слов не произнесть, взгляда не отвесть…

Прок теперь с колен? Я на корточках
За границами семиотики.
Свищут ангелы в звездных форточках
И пускают вниз самолетики.

Разразилась тьма зачатием…
Разродилась тьма исчадием…

Ищет мать — кругом темно,
И пришло ко мне оно

Грудь сосать безгубой ревностью,
Грудь сосать беззубой древностью.

Нет младенчества древней,
Чем у тьмы и тех, кто в ней.

И сосет, и льнет, и ежится,
На загривке ходит кожица.

Крохотное существо —
Но не одолеть его.

И стенает, горе кликая,
Эта ревность безъязыкая.

Горе пятится, дойдя:
Знать, не по нему дитя…