Свежий Номер

№ 7 — 8 (33 — 34), 2007

Я поеду в Париж. Повод нужен ли мне?
Только дату наметить и верным ей быть.
Капиллярная молния точно вполне
попадает в оконце графленой судьбы.

И вот тянет озоном уже, сыроват,
вешний воздух, и встречи опять впереди.
Бла-бла-бла парижанок не мат-перемат —
никого птичьей речью нельзя перебить.

Знал я птичку такую. Ее отделю,
отличу я от тех, кого принял сезам
под названьем парижского чрева, где люд
разноцветней ходячих афиш и реклам.

В ноябре тогда турки каштаны пекли
на подходах к метро. Аппетит распаля,
отдавали свой жар из березы угли —
дым отечества на Елисейских полях.

Полдень близился, и на голову мигрень
дух кофейный разбил, целый округ заняв.
То ль небритый клошар, то ли старый Мегрэ
к солнцу трубку поднял с восклицаньем: pif-paf!
Было весело мне и тревожно слегка:
показалось, что грома раскаты ловлю.
Но поймала плечо мое чья-то рука.
Кто-то слух зацепил мой беспечным: salut!

Зеленели глаза ее так озорно,
что, как юноша вспыхнув, я тотчас потух.
В русаке если разума было зерно,
то немедля склевал его галльский петух.

Буря рыжих волос, имя — просто Lola.
В пальтеце от Шанели своем из джерси
время выкроила для меня, украла
ни за что — за спасибо, точнее merci…

Сигаретки цыганской короток угар.
Попрощался надолго со мною Париж.
Я вернулся в Россию, себя обругав:
что, проклятый, с душою еще натворишь?

Но сознанье блаженное выше утрат,
и, очков не снимая, я сплю при луне,
Лувра кровлями, сонный, брожу до утра,
словно Маленький Принц одноместных планет.

Снова кажется мне, что с Тверской книгочей
на скамейке прописан в саду Тюильри,
за ограду Европы проник без ключей.
Я поеду в Париж. Принимаю пари.