Свежий Номер

№ 8 (94), 2012

Гришковец — мужчина, приятный во всех отношениях. Вернее, таким он хочет казаться окружающим. И в некотором роде ему это удается. Никто не будет спорить с тем, что армия его поклонников действительно велика. Беда в том, что аппетиты у него — как у старухи из «Сказки о рыбаке и рыбке». Уж не хочет он быть просто актером, желает — драматургом, прозаиком, публицистом и вообще властителем дум. О том, какого качества тексты выдает этот «властитель», можно судить по любой его книжке — все они написаны суконным языком, претенциозны, часто нелепы, откровенно скучны. Но перед нами — последняя; о ней и поговорим.
«Это четвертая (четвертая! — И. П.) книга, основанная на интернет-дневнике Евгения Гришковца. Половина ее пришлась на страницу в лайвджорнале, половина — дневник на собственном сайте», — говорится в аннотации. Итак, это публичные дневники, предназначенные специально для широких масс. «Я открыл радость написания публицистики, я понял, что не могу и не хочу расставаться с возможностью ее писать», — сообщает Гришковец в своем предисловии. Удивительное, но очень характерное признание — обычно от сочинительства не могут оторваться писатели, которым есть что сказать. Гришковца же занимает исключительно сам процесс письма. Не важно, о чем, важно, что хочется… Классическое определение графомании, между прочим. Но не все так однозначно.
«Перед вами книга, в которой содержатся довольно драматические переживания, сомнения и решения», — пишет в том же предисловии Гришковец. Какого рода переживания и сомнения его терзают, становится ясно с первых страниц. Человек-оркестр постоянно куда-то летит или едет, причем наперекор коварной погоде, которая так и норовит разлучить его с поклонниками или испортить ему настроение. Но наш герой стойко переносит все природные катаклизмы, сохраняя бодрость духа и веру в свой талант. Несколько примеров:
«В Иркутске было яркое осеннее солнце, а в Москве наш самолет с трудом пробился сквозь низкую облачность…» (с. 9). «Я вернулся домой. В Калининграде с раннего утра дождь, дождь и дождь. Серый, безрадостный и какой-то уж очень осенний….» (с. 18). «Тихая унылая суббота. Вроде с утра было сухо, а теперь опять дождь, дождь и дождь» (с. 19). «Погода в Киеве отвратительная, ночью был мокрый снег» (с. 29). «Наш дом засыпало снегом» (с. 41). «Калининград встретил горами снега и дождем» (с. 61). И так далее, на протяжении четырехсот с лишним страниц. В общем, в деревне Гадюкино — дожди. Когда же Гришковец устает, вахту принимают персонажи его сочинений: «Второй день пишу рассказ, в котором герой летит из Хабаровска в Москву. Сначала полтора суток не может вылететь из-за задержки рейса, потом очень долго летит».
Все это крайне беспомощно и заштамповано, но не глупо. Гришковец, конечно, фантастически пошл. Но пошлость — не есть глупость. Это вполне себе прием. Разве не пошл роман Рыбакова «Дети Арбата»? Сейчас это очевидно, а вот четверть века назад это была книга № 1, за которой гонялись и стояли в очередях. Ловко встроенная в контекст времени, пошлость может запросто восприниматься как искренность. А дальше уже начинается наглость. Менторский тон, поучения. Откровенные восхваления себя любимого. Впрочем, и наглость не всегда различима, если наглеет воспитанный, улыбающийся, с хорошо подвешенным языком лицедей.
Покоробило Гришковца как Юрий Шевчук говорил с Путиным (неумно, безответственно, нецивилизованно), не одобряет он поступок Сергея Шнурова, написавшего песню про Химкинский лес (лицемер, лабающий на корпоративах). Но где гражданская позиция благородного рыцаря Гришковца? Ее вы не обнаружите ни в одной из его книг. Столь смело выступая против лицемерия и безответственности, наш пострел очень даже следит за своим базаром. Он может отпустить абстрактное проклятие в адрес тех, по вине кого не имеет возможности покупать и пить в России свой любимый напиток — «Боржоми», но имен никогда не назовет. А, казалось бы, чего проще — всем известно, кто и по какой причине запретил импорт грузинских вин и вод.
Главное для Гришковца — нравиться. И он, надо отдать ему должное, умеет льстить. Делает это тонко и со вкусом. Ах, какой кошмарный город, какие здесь ужасные дороги, но зато какие замечательные, чуткие и отзывчивые люди! Ой, что за невоспитанный мужлан в третьем ряду, но какая в целом культурная публика! Вот из этого всего и состоит его книга. Плюс портреты самого Гришковца, театральные афиши и обложки его зарубежных изданий. Вот я какой, смотрите, и не говорите, что не видели. Легковесно? Да что вы знаете о моей мятущейся, ранимой натуре?
Оказывается, ночей не спал человек, принимая решение покинуть «Живой журнал», переживал за своих преданных читателей — как же они без него-то дальше жить будут? Но, как оказалось впоследствии, уйдя из ЖЖ, он начал вести блог на своем персональном сайте. То есть никуда на самом деле не ушел, а лишь сменил одну площадку на другую. Но как это все обставлено: с пафосом, с заламыванием рук, с клюквенным соком на белоснежной рубашке!
«Берусь с уверенностью утверждать, что прежде ни одному литератору не доводилось быть в столь доступном и взаимопроникающем поле и пространстве со своими читателями», — пишет он о своем покинутом ЖЖ. Но позвольте, как это ни одному? Да сотни авторов ведут блоги и очень активно общаются со своими читателями. В том числе и авторы, скажем прямо, поизвестнее и посолиднее Гришковца. Так к чему это вранье? Любому человеку, знакомому с блогосферой, понятно, что читающую публику попросту вводят в заблуждение. А вот люди несведущие могут и принять это за правду.
«А еще я изо всех сил предлагал иной, нежели принятый в блогосфере, уровень диалога», — утверждает Гришковец. На самом же деле, диалоги в его журнале строились лишь в том формате, который был удобен ему самому. Пользователи, осмелившиеся усомниться в его гениальности, а особенно те, что подлавливали его на неточностях и незнании фактического материала, тут же заносились в черный список, лишившись возможности оставлять комментарии. В это время хозяин журнала подчищал записи, убирая все то, что могло бы бросить на него тень. Ну и кого подобным жлобским уровнем диалога удивишь в Интернете?
Самохвальство Гришковца подчас принимает поистине хлестаковский размах. Он не упускает случая кольнуть Григория Лепса, Стаса Михайлова и Елену Ваенгу. Они, мол, не имеют отношения к высокому искусству, производят и тиражируют пошлость. Допустим. Но сам-то Гришковец кто? Не такой же Стас Михайлов от литературы? И пристало ли ему обличать чью-то пошлость? Оказывается, да. Пишет, что право имеет «на основании длительной, последовательной и бескомпромиссной работы в искусстве». Уже одна эта напыщенная, полная самомнения фраза чего стоит! Но именно таков Гришковец; это его фирменный стиль. Такая изящная наглость, когда человек не объявляет себя величиной открыто, но подводит к тому неокрепшие умы.
«Пошлости всегда было больше. Наглость всегда одерживала позиционные, а то и значительные победы. Но сейчас наглость и пошлость в нашем культурном пространстве не только правят бал, но и дают балы», — говорит он. А вот с этим, пожалуй, можно согласиться. Но понимает ли самовлюбленный Гришковец, что сие касается в первую очередь его самого? Прекрасно понимает. Но никогда не признается. Потому что пошлость (равно как и наглость) — это формула успеха. С чем остается его и поздравить.