Свежий Номер

№ 4 (90), 2012

В один из теплых июньских дней тракторист Сорокин и главный бухгалтер администрации сельского поселения «Отребыши» Кульчихина Софья Павловна сидели в здании сельсовета и занимались своей обычной работой, а именно очисткой крупных семян подсолнечника от шелухи.
В тот момент, когда Сорокин принялся за второе по счету блюдо, раздался стук в дверь и на пороге появился незнакомый посетитель. Он был лет пятидесяти от роду, блондин, невысок ростом, одет в потрепанный твидовый пиджак, темно синие джинсы, водолазку и белые кроссовки (что, несомненно, свидетельствовало в пользу классово чуждого отребышевцам городского происхождения). Но, пожалуй, самой яркой его особенностью была, словно застывшая на лице, немного растерянная мальчишеская улыбка. Именно по ней главный бухгалтер поняла, что незнакомец никакой (даже глубоко скрытой) угрозы в себе не несет, а потому произнесла тяжелым, низким басом, ничуть не скрывая своей враждебности:
— Чего надо?
Однако сей вопрос ничуть не смутил гостя, а даже, напротив, сделал мальчишескую улыбку еще беспечнее:
— Извините за беспокойство, хотел бы увидеть главу местной администрации Вихарева Евгения Павловича.
— Фамилия?! — потребовала в ответ Софья Павловна.
— Рябинин Михаил Юрьевич, — поспешил представиться посетитель.
— Паспорт давай!
— Вы не в церкви, Вас не обманут, — попытался улыбнуться Михаил Юрьевич, но тут же вытянулся под строгим взглядом мегеры.
— Смешно! Шалун, что ли?
— Нет, нет, что вы! Просто пошутить хотел…
— Шутить надо в цирках! — сделала Кульчихина многозначительную паузу, но уже через секунду смилостивилась, почувствовав свое превосходство: — Ладно, чего тебе, весельчак, от Вихарева-то надо?
— Знаете, хотел бы школу в вашем селе открыть, вот и пришел — помещение попросить какое-нибудь старенькое.
— А зачем нам школа? У нас в «Расколье» за два километра школа есть!
— Ну… это будет не совсем обычная школа…
— А какая?
— Школа ангелов, — с тихой улыбкой открыл свой секрет посетитель.
Софья Павловна вздрогнула и машинально потянулась к стоящему сбоку от стола топору.
— Ты чего, буйный, что ли? — прошептала она.
Михаил Юрьевич отрицательно помотал головой.
— Сектант?
— Нет. Учитель я, вот и диплом с собой, и характеристика с прежнего места работы.
— И откуда же у тебя характеристика, родный? С Зазеркалья? — это замечание заставило тракториста Сорокина громко фыркнуть и поперхнуться семечкой.
— Да нет же. Из обычной средней школы.
Услышав это, Кульчихина расслабилась и перекрестилась, после чего с явным облегчением коротко отрезала:
— Около курятника он, выйдешь сейчас, поверни направо и шагай по дороге до края деревни, потом увидишь два старых гаража, там еще трактор ржавеет разобранный, так вот пройди по тропе между ними с километр и увидишь.
— Спасибо огромное, — поблагодарил посетитель и тотчас, повернувшись, открыл дверь и выскользнул на улицу.
Евгений Павлович Вихарев уже битый час ходил вокруг курятника, надеясь на помощь неба в пришествии умной, спасительной идеи. Дело в том, что пару лет назад Москва выделила «Отребышам» деньги на строительство курятника и закупку кормов и цыплят в рамках федеральной программы «Рекордный урожай». Курятник решили строить на загляденье, кирпичный, с большими окнами, чтобы куры, сидя на насестах, могли любоваться природными красотами и от радости нести огромные, почти индюшинные яйца. Более того, изначально планировалось установить здесь современную линию кормораздачи с кормушками тарелочного типа, энергосберегающую систему управления с микроклиматом и освещением. С внешней стороны должен был располагаться пищевой бункер с запасом на трое суток, из которого корм подавался бы в помещение птичника при помощи транспортера гибкого типа.
Однако в реальности все пошло немного не так. Начнем с того, что получив прейскурант на услуги областной администрации, директор строительной фирмы, победившей в тендере (еще до его начала), почесал облысевший череп и со вздохом заявил, что от бункера, транспортера и кормушек придется отказаться. Областная администрация с радостью заявила, что «куры не младенцы, поклюют и с пола». Затем аналогичный прейскурант предъявила прокуратура, которая осуществляла надзор за законностью использования государственных средств. Директор снова почесал лысину и со вздохом предложил забыть о регулируемой системе микроклимата. В ответ прокурор поднял палец и глубокомысленно заключил: «Курица — не Коко Шанель, поживет и в вони». А спустя два дня в кабинете губернатора прозвенел звонок, и зычный голос московского чиновника, ответственного за программу, поинтересовался, как идет ее выполнение, упомянув о неподдельном интересе к ней самого президента Семена Семеновича Распилбаума. В результате пришлось пожертвовать половиной площади курятника, окнами и системой отопления. В конечном итоге приехавший в «Отребыши» предприниматель развел руками и выложил всю правду матку Вихареву под бутылочку первача. Евгений Павлович ничуть не удивился и предложил сократить площадь строения еще на треть, а также заменить кирпич дешевыми шлакоблоками. На вопрос о том, где же будут жить куры, чиновник сделал строгое лицо и попросил собеседника «не совать свой клюв в чужое просо».
По правде говоря, Вихарев никогда и не планировал заниматься разведением яйценосок, поскольку с самого начала догадывался о судьбе выделенных денег и поэтому воспринимал этот грандиозный проект исключительно как долгосрочное вложение государства в благополучие своих неутомимых слуг. Так что на следующий день Софья Павловна приобрела на городском рынке упаковку пустых бланков с красивой печатью ООО «Хитрец», а на окраине деревенского поля возник уродливый, крытый паклей сарай, который так и остался необитаемым на долгие месяцы и даже годы.
Все так бы и шло своим чередом, если бы не назначение нового куратора федеральных грантов, решившего немедля объехать свои владения. Как и многие другие, Вихарев испугался до глубины души, переписал имущество на детей и начал целыми днями нарезать круги вокруг сарая, надеясь на чудо. Как раз за этим занятием и застал его странный посетитель, который представившись и повторив свою просьбу, увидел на лице главы сельского поселения искреннее и полнейшее недоумение.
— Как вы говорите? Здание вам выделить? Под школу?
— Так точно! Пусть даже самое плохонькое…
— И, поди, деньжат подкинуть… на ремонт? — с видимым ехидством добавил Вихарев, чувствуя себя хозяином положения.
— Не надо, что вы, — улыбнулся Михаил Юрьевич, — я сам.
— Милый мой! Да где ж помещенье-то это взять! — патетически воскликнул чиновник, но мгновенно осекся, ибо в его светлую на аферы голову пришла воистину гениальная идея.
— Хотя, стой! Стой! А почему, собственно, и не выделить?! Нашим селам образование очень нужно, мы без образования на дно пойдем! Нам оно гораздо важнее всяких там кур-несушек! — затараторил он.
Учитель стоял, улыбаясь внезапной перемене настроения собеседника.
— Значит выделите?
— Выделю, дорогой мой товарищ, выделю… вот только неофициально не могу. Прокуратура не даст. Скажет, почему, мол, договор на аренду не заключил, не использовал, так сказать, пустующие просторы в коммерческих целях? И что мне им ответить? Нечем крыть будет! — и Евгений Павлович мучительно замялся, стесняясь продолжить.
— Деньги нужны? — в ответ на это простодушно поинтересовался Михаил Юрьевич.
— Еще как! — не менее простодушно отозвался Вихарев.
В тот же момент из кармана Учителя выглянуло несколько купюр достоинством в одну тысячу рублей. Деньги перекочевали из одного кармана в другой, а в обратном направлении последовали ключи от двери. В ту же секунду Евгений Павлович повернулся к шлакоблочному уродцу, выкрикнув во все горло:
— Вот она — новая школа. Так сказать, с иголочки отдаю, от сердца своего широкого отрываю! — и вдруг, подозрительно прищурив глаза, перешел на шепот, — А зачем она вам, школа-то, еще и с ремонтом за свои деньги? У нас ведь народец бедный, плату брать не с кого!
— Бесплатная будет школа, не беспокойтесь. Каждый кто хочет, будет учиться! Без ограничений!
— Ты чего, марксист, что ли? — с недоверием сделал шаг назад председатель, — Тогда гони еще пятьсот… за риск!
Получив сложенную вдвое купюру, Вихарев немного поворчал, окинул собеседника грозным взглядом, а затем, не говоря ни слова, вдруг повернулся и зашагал к зданию сельсовета, стараясь спрятать в седине усов непрошенную улыбку. Впервые за последние несколько дней в глубине его истерзанной, неспокойной души ясным светом заблистала надежда на благополучное разрешение неприятной истории. Минут через двадцать, проходя мимо Софьи Павловны, подметающей крыльцо сельсовета, он бросил мимоходом:
— Курятник отдал одному умалишенному в пользование! Просто так. По доброте душевной! Школу там хочет открыть, представляешь?! Ну, ничего, покудахчет пару дней и улетит восвояси.
— Вот гад, опять хапанул и не поделился! Еще и выкрутится, как обычно, угорь вшивый! — злобно прошипела бухгалтерша вслед начальнику.
А Учитель тем временем остался один возле убогого шлакоблочного барака. Он походил немного вокруг, покачал головой и принялся за работу. Первым делом пришлось идти в деревню и договариваться с трактористом о вывозе с территории птичника строительного мусора, а вторым — забирать его пьяного из дома, грузить телегу мусором и молиться, чтобы вихляющий из стороны в сторону трактор никого не угрохал. Поздно вечером, выбившись из сил, Михаил Юрьевич постелил прямо на земле туристский коврик, развел костер и, подвесив над огнем небольшой котелок с водой, набранной из деревенской реки, начал готовить суп со звездочками. За этим занятием и застал его Васька Кривой, подошедший к костру и нагло усевшийся напротив, дружелюбно подмигивая единственным глазом:
— Ну, сатанист, орудуешь уже? Чего делаешь-то?
Учитель загадочно улыбнулся, прищурился и доверительно прошептал:
— Орудую. Строю, вот, школу ангелов.
Это откровение вызвало у пастуха заливистый приступ смеха:
— Ой, не могу! Ха-ха-ха. Ой, насмешил, — приговаривал гость, вытирая кулаком навернувшиеся на глаза слезы. — Скажи хоть, чему учить-то будешь? Разбегаться с обрыва и крыльями вжик, вжик, вжик? Ой, не могу! Белые вжики, твою мать!
В ответ на это искреннее веселье, Рябинин улыбнулся и доброжелательно предложил:
— Приходи на уроки сам, вот и посмотришь.
— Э не-е-ет, ты меня сюда не заманишь! Я еще пацаненком с уроков сбегал! Никто учиться не мог заставить! Смотри, даже шрам на руке остался от отцовской пряжки. Так что, образование меня чуть не сгубило! — заключил Васька практически с гордостью, а потом показал на рюкзак, лежавший чуть в стороне, — Водки нет, случайно?
— Пить без повода, это как гадить без нужды, — строго отозвался Михаил Юрьевич.
— А водка — не коньяк, повода не просит! — назидательно произнес Кривой, поднялся и, горестно вздохнув, направился восвояси.
Несколько дней после этой встречи одинокий барак никто не беспокоил. За это время Учитель развернул вокруг него кипучую деятельность. Для начала он съездил на стройку коровника в соседнем селе и приобрел там у прораба немного известки, пару упаковок лака и коробку с банками черной краски. Затем подошел к Митричу с лесопилки и уговорил отдать ему на время старый верстак, козлы и право на получение бракованных досок. Кроме того, в подвале труженика поджидала радостная новость — под упавшим старым шкафом валялись огромные и поэтому никому не нужные оконные рамы. Из развалившейся бани около дома умершей давно пенсионерки Феклы была извлечена печь типа «буржуйка» и помещена в дальний конец барака, предназначенный отныне для проживания преподавательского состава. А вечером того же дня прораб из соседнего села привез пару мешков с цементом, грунтовкой и штукатуркой, а также несколько огромных, прозрачных стекол.
После этого работа закипела не на шутку. Сначала в проемах появились новые рамы, в которых заблестели на солнце кристально чистые стекла. После настала очередь дверей и внутренних стен, которые, словно по велению волшебника, стали ровными и покрылись белой известкой с широкой синей каймой внизу. Доски пошли на настенные полки, стулья для учеников и единственный длинный стол, вкусно пахнущий лаком. Сердобольная Ильинична, продающая Михаилу Юрьевичу молоко, согласилась ссудить его тряпками для мытья полов и нехитрым кухонным скарбом, доставшимся ей по наследству от двух бездетных сестер. В общем, вскоре барак изнутри стало не узнать, да и называть его бараком не осталось больше никаких оснований. К тому же, когда работы закончились, над дверью курятника появилась аккуратная большая вывеска «Школа ангелов», а на деревенском магазине — объявление о приеме в ученики детей и взрослых всех возрастов.
Надо сказать, что деятельность Учителя и раньше волновала деревенских, служа основой многочисленным пересудам, а уж объявление и подавно вызывало неподдельный интерес местной интеллигенции. Так, уже на следующий день на сверкающей свежей краской внешней стене школы появились надписи: «ангелы — хуянгелы» и прочие выражения, отражающие взгляды отребышевцев на новую образовательную инициативу. На черную дверь строения неизвестный живописец нанес шедевральную картину мелом, изображающую голую бабу с крыльями, улепетывающую от чертей с огромными мужскими половыми органами. Вечером того же дня в школу проник мужчина лет сорока по кличке «Цыган» и попытался помочь в уборке помещения, собирая в тряпичный мешок ненужные по его мнению предметы кухонного скарба. Увидев стоящую на табуретке серебристую статуэтку Макаренко, Цыган с алчным блеском в глазах потер ее рукавом.
За этим занятием и застал его Михаил Юрьевич, бросивший воришке с небольшой ухмылкой:
— Пилите, Шура, пилите, они золотые!
В ответ — Цыган встал, повернулся к хозяину и укоризненно покачал головой:
— Зря вы, господин хороший, над убогими потешаетесь. У меня тяга к клептоманству, между прочим, справкой подтверждена. Предъявить? — и, получив отрицательный ответ, отправился восвояси.
Прошло еще несколько дней. Несколько долгих летних дней, наполненных пустым ожиданием первых учеников. В конце концов, не дождавшись ни одного посетителя, учитель было пошел по домам сам, но, будучи покусан собакой, огрет лопатой по спине (причем не единожды), резко прекратил начатое. Так проходили сутки за сутками, но ничего не менялось — видимо, никто в деревне не хотел учиться. Зато в один прекрасный солнечный день на пороге возник местный священник отец Пафнутий.
— Добрый день, сын мой! — степенно произнес он, слегка кланяясь.
— И вам здравствуйте, — с улыбкой ответил Учитель, приглашая гостя за стол.
Они уселись друг напротив друга, налив себе чаю из кипящего самовара.
— Школу ангелов, значит, решили открыть! А чему же, с позволения сказать, здесь будут обучаться юные особы? — начал разговор отец Пафнутий.
Повисла небольшая пауза, во время которой стала слышна ругань трактористов на поле неподалеку.
— Не знаю, — наконец, развел руками Михаил Юрьевич, — пока не знаю.
— Как это не знаете? Как же тогда вы их учить-то будете? — сурово сдвинул брови священник.
— Так ведь я своих учеников еще в глаза не видел!
— А как же методика, программа, утвержденный стандарт?!
Учитель наклонился к гостю, подмигнул ему и доверительно прошептал:
— У вас-то у самого программка имеется?
Отец Пафнутий крякнул от неожиданности и отодвинулся назад вместе со стулом.
— Какая программка?
— Ну как же какая! Исповеди, разумеется! Приходит к вам, допустим, блудница. Признается — блудила, мол, по полной весь месяц! Вы открываете свою книжку на странице восемьдесят восемь, а там написано: «месячный платный блуд отпускается молитвой пресвятой Богородице, исповедью и взносом в пользу церкви в размере двадцати процентов от оклада». Заходит самогонщик, который жену выгнал из дома. Вы снова — опа. Страница пятьдесят один: «Пять литров в церковный погреб, можно без молитвы и исповеди»!
Священник застыл на месте от такой наглости, потом из его рта вырвалось несколько растерянное и протяжное:
— Вы-ы-ы…
— Вот про это и речь! Не может быть одинакового подхода к человеку до того, как он переступит твой порог! Моя цель помочь, тому, кто нуждается в этом, наставить на нужный путь заблудшего, но как это сделать — вопрос, решаемый только после познания самого человека. Ибо любое образование, оторванное от устремлений конкретной личности, есть насилие над ее интеллектом.
— Но разве вы сможете понять человека за три урока?
— Тот, кто хочет слушать, не для того, чтобы возразить, а чтобы услышать, всегда сможет понять говорившего!
Священник с сомнением покачал головой:
— Вашими бы устами… Ладно, в любом случае, дело благое затеяли, с Богом…
На сим и распрощались, отец Пафнутий еще долго думал о чем-то своем и усмехался по дороге до храма.
После этого минула еще пара дней, во время которых заходили: Васька Кривой — уточнить не появился все-таки самогон, Володька Лютый — прояснить, не появились ли учителя женского пола и Евгений Павлович Вихарев — проведать, не появился ли повод увеличить арендную плату. В результате все остались разочарованными. Наконец, когда деревенские уже приготовились драться за шикарное освобождающееся помещение, на пороге бывшего курятника появилась изможденная женщина с синяком на левой щеке, в стареньком заплатанном платье и давно прохудившихся кожаных сандалиях. За руку с ней пришел мальчик лет шести, дрожащий от смущения и нервно чешущий свой затылок.
Учитель встал навстречу, усадил гостей на табуретки и предложил чаю с баранками, от которого те, естественно, не отказались.
— Чем могу помочь? — участливо поинтересовался он.
— Вот! — повернулась к своему отпрыску женщина. — Не знаю, что с ним делать!
— А что такое?
— Учиться не хочет! Сначала, видите ли, в садик ходить отказывался, сейчас в школу не отправить! С уроков сбегает и сидит в лопухах до вечера, лишь бы в класс не идти! С мелкотой нашей не играет, старших не любит… в общем, оболдуй оболдуем! Может, вы его на путь наставите?!
Учитель посмотрел на нервно сжимающиеся кулачки мальчишки, синяки на ногах, закусанные до крови губы и выдохнул уверенно:
— Наставлю, не переживайте.
— Правда? — подняла глаза женщина. — А Васька брешет, что вы тут с председателем самогон варите, ну… подальше от домов, чтобы деревенских не угощать…
— А откуда синяк? — прервал вдруг поток слухов Михаил Юрьевич, внимательно глядя в глаза собеседнице.
Та моментально смутилась, покраснела и стеснительно закрыла щеку платком, который сняла с головы.
— Хахаль ее, Володька Лютый, за волосы потаскал, — с ненавистью в голосе бросил паренек.
— Федька, молчи! — замахнулась на него женщина и добавила уже строгим голосом, — сколько берете?
— Не беспокойтесь, все бесплатно.
— Правда? — раскрыла она глаза от удивления. — А вы не этот… как его… ну… не ути-тюти?
— Какие ути-тюти? — сей невинный вопрос вызвал в хозяине школы искреннее недоумение.
— Ну, это…, ну…, — гостья замялась на секунду, собираясь с мыслями, а потом выпалила, — деточка иди к кустам, я леденчик тебе дам!
— Какой леденчик, какая деточка? — на лице учителя вдруг появилось такое искреннее недоумение, что женщина подскочила на месте, покраснела и, приказав сыну идти домой после уроков, выскочила наружу.
Они остались одни, учитель и ученик, видевшие друг друга в первый раз в жизни. Один испуганно сопел, второй улыбался, стараясь вселить в первого несвойственную тому уверенность. Наконец, Михаил Юрьевич присел на корточки около мальчишки:
— Так тебя Федька зовут?
— Ага, — опустив глаза от смущения, отозвался тот.
Учитель несколько секунд просвечивал паренька взглядом, а потом вдруг положил ему руку на плечо и сочувственно поинтересовался:
— Бьют?
Федя вначале не произнес ни слова, но потом, словно согретый теплом сидящего рядом человека, запричитал:
— Бьют! Еще как! То хахаль ее пьяный придет, то Банзай подстережет у школы, чтоб обед отнять, то Валерка с Пашкой нахлобучат. Все бьют! Проходу не дают, окаянные! Позавчера в навозе изваляли у поля футбольного, домой пришел, так Володька мне в морду одеждой натыкал, чтоб больше не возвращался таким! А если я драться не умею, то что, я хуже всех что ли?! Замучали уже, силов нет! Хоть в пруд с головой! — и вновь замолчал, изредка всхлипывая и вытирая рукавом нос.
Михаил Юрьевич помолчал пару минут, дав эмоциям утихнуть, а потом тихо предложил:
— Ну, давай тогда, Федор, учиться начнем?
— Чему учиться? Драться? — спросил паренек с искренним недоумением.
— Нет, не совсем, сегодня у нас с тобой будет урок фокусов.
— Каких таких фокусов?
— Обыкновенных. Посмотри на стол.
Федя повернул голову и в тот же момент, его детские глаза загорелись неподдельным интересом, таким сильным, что он даже встал и подошел к столу, забыв о присутствии в зале еще одного человека. Он гладил кролика, выглядывающего из цилиндра, пробовал на палец пилу, лежащую на черном ящике, рассматривал колоду волшебных карт с незнакомыми картинками, дул в полую трубку, пытаясь разгадать ее секрет. Все лежащие на столе вещи выглядели восхитительно, словно кричали: «волшебство, здесь живет волшебство».
Учитель подошел, встал сзади, и потихоньку прошептал, стараясь не спугнуть радостное впечатление:
— Нравится?
— Еще как! — таким же таинственным шепотом отозвался мальчик.
— Тогда бери вон тот кристалл слева и запоминай, что нужно делать…

Над «Отребышами» уже сгустились сумерки, когда шестилетний Федька Бегунков вышел на деревенскую улицу, возвращаясь из «Школы ангелов». На полпути к дому его остановил Банзай, протянувший руку и требовательно заявивший:
— Стой!
Вокруг Банзая столпилась стайка малолетней шпаны, готовая с радостью поддержать своего предводителя в любых его забавах. Федька остановился и потупил взгляд.
— Откуда идешь?
— Из школы.
— Врешь, тебя сегодня в школе не было! Каникулы! — завопил кто-то справа.
— Я из другой школы, — глухо пояснил мальчишка.
— А! Мамаша все-таки сунула тебя в ангельский курятник! — заорал Банзай, радостно потирая руки. — Ну, покажи, рукокрылый, чему тебя научили! Давай-ка, на взлет!
— На взлет! На взлет! — завопили все.
Прошла минута, но Федька не двигался, все больше заходясь дрожью и стараясь не обращать внимания на многочисленные тычки. Он молчал и молчал, втягивая голову в плечи, пока, увидев поднятую над собой руку Банзая, не пискнул отчаянно:
— Хочешь, покажу фокус?
Хулиган, уже готовый обрушить свой кулак на жертву, вдруг замер и удивленно вытаращил глаза. В тот же момент, не давая никому опомниться, Федька вдруг сунул руку ему за ухо и вытащил на свет золотую монетку, на которой был изображен ангелочек. Из толпы раздался вздох удивления, а Банзай молча уставился на монетку и попытался забрать ее себе. Но как только его пальцы коснулись ангелочка, монетка рассыпалась на мелкие песчинки.
— Ты чего это? Издеваешься? — сразу раздался возмущенный бас.
К груди мальчика вновь приблизился внушительного вида кулак. Однако Федька не растерялся и закрыл его ладошкой снизу. В тот же момент из-под сжатых пальцев хулигана на свет появился небольшой алый цветок. Он заколыхался словно от ветра, а потом вдруг распался и взметнулся к небу несколькими яркими огромными бабочками, которые, повертевшись в высоте несколько секунд, разлетелись в разные стороны. Толпа подростков застыла на месте в немом удивлении, даже не заметив проскользнувшего мимо них и стремящегося сбежать домой Федьку. Однако уйти далеко ему не удалось.
— Эй! Стой! — пролетело над дорогой.
Мальчишка вздрогнул и повернулся. Банзай неторопливо подошел к нему, встал вплотную, заставив свою жертву зайтись дрожью, и, помолчав секунд десять, бросил:
— Еще можешь?
Через минуту вся стайка облепила маленького фокусника, заставляющего танцевать двух человечков, поднявшихся из кучки грязи. И во все стороны летели восторженные возгласы, хлопки и удивленные крики.
На следующий день на пороге школы вновь появился Федька, ведя за собой грузного полноватого подростка в грязной рубахе с нечесаными сальными волосами, обутого в огромные не по размеру кирзовые ботинки.
— Вот, Банзай пришел, — нерешительно махнул рукой на своего спутника вчерашний ученик.
Михаил Юрьевич молча с улыбкой посмотрел на пришедших и сделал шаг в сторону, пропуская маленьких гостей внутрь. Вскоре самовар на столе шипел во всю мощь, распространяя по комнате густой мятный аромат.
— Фокусам учить будешь? — интересовался Банзай, поглощая бутерброды с маслом и черничным вареньем.
— Фокусам? А кто сказал, что сегодня фокусы по расписанию?
Подросток молча кивнул на своего соседа и усмехнулся:
— Больно у него хорошо получилось! Мастер! Теперь за ним все по пятам ходят! Учи так же.
Учитель вздохнул, развел руками и с сожалением объявил:
— Курс по фокусам закончен, больше такому мастерству здесь не научиться.
— Чего-о-о? — протяжно взвыл подросток, привставая из-за стола. — А зачем я тогда притопал сюда? Зачем, а?!
— Есть и другие предметы, — спокойно заметил Михаил Юрьевич, заглядывая своему визави прямо в глаза.
— Какие это? Уж не вышивание ли крючком?
— Нет. Не вышивание. Скажем так, урок не менее интересный и даже более полезный, чем фокусы. Ну как, согласен?
— Угу, — недоверчиво пробурчал Банзай и, выйдя из-за стола, уселся на табуретку у окна.
В тот же момент Учитель приблизился к нему вплотную, достал из кармана маленький мешочек, развернул его и смахнул на сидящего какой-то мелкий, черный порошок.
— Вот, твою мать! — завопил ученик. — Что это за херня такая?! Ты мне в глаза попал, урод!
Несколько минут потребовалось бедолаге, чтобы промыть глаза водой из умывальника, висящего над раковиной. После этого он подбежал к зеркалу и с удивлением обнаружил, что на его лице начали вскакивать большие черные волдыри.
— А! — снова заорал Банзай, расчесывая лицо руками, чтобы унять зуд. — А! Сука! Убери их, убери сейчас же.
Он подбежал к учителю и схватил его за грудки, крича непристойности и брызжа слюной во все стороны. В ответ тот лишь покачал головой и достал из того же кармана мазь в железной упаковке.
— Слушай меня внимательно! — пролетело над комнатой, и в ней сразу воцарилась тишина. — Ты болен. Смертельно болен и умрешь, если эту мазь в течение двух часов не вотрут в твое тело. В каждый сантиметр без исключения. Причем сделать это должен посторонний человек! Так что придется поискать помощь, но запомни — ты обязан предупредить, что человек, который будет тебя мазать, сам может умереть через два часа! Без этого предупреждения — лекарство не подействует! Все понял? Тогда вперед!
В тот же момент, не теряя ни секунды, подросток резко развернулся и выскочил в дверь, со всех ног помчавшись прямо в деревню. Он бежал и бежал, прислушиваясь со смутным, все усиливающимся страхом к биению своего сердца, страшась, что после очередного удара там внутри наступит полная тишина. Наконец, добежав до крайнего дома, он забил, заколошматил по шаткой деревянной двери, вызвав злобный лай собак и неодобрительный окрик хозяина. Увидев лицо местного лесника, Банзай запричитал о помощи, с мольбой протягивая вперед спасительную мазь, но хозяин лишь в ужасе отшатнулся, напомнив между делом о сломанной «вами — хулиганами» ноге своей собаки. В следующем доме произошло то же самое, а выбежав на улицу, больной вконец впал в отчаяние — вчерашние друзья сначала разбегались в стороны, а потом, взяв в руки камни, начали кидать в своего предводителя, прямо как недавно сам он кидал булыжники в бомжа, забредшего в деревню попросить хлеба. Никто не протянул руку помощи, никто не проявил жалость, и Банзай, оторопевший от ужаса, растерянный и смятый людской реакцией направился восвояси. Проходя мимо деревенской помойки, он увидел Муху — мальчишку лет десяти, обваленного его бандой в навозе по причине сумасшествия отца и вечно выгоняемого со дворов на помойку, чтобы «на деревне было поменьше дураков». Заметив своего мучителя, пацаненок сначала замер на месте, сжался от страха, но разглядев признаки болезни, сочувственно промямлил:
— Ты чего тут?
Банзай хотел было огрызнуться, крикнуть что-нибудь обидное, но вместо этого вдруг не сдержался и зарыдал. Зарыдал по-детски, шмыгая носом, размазывая соленую жидкость по щекам, покрытым черными волдырями, и жалуясь на случившееся с ним несчастье. Муха все выслушал, осторожно подошел поближе и вдруг протянул руку к пузырьку мази, торчащему из кармана больного, решительно приказав:
— Давай!
В ответ, между всхлипами и хриплым кашлем, послышалось:
— Сам можешь заразиться.
Но рука мальчишки спокойно приблизилась к карману и, достав заветный пузырек, открыла его и начала втирать мазь в кожу недавнего мучителя. Спустя минут десять волдыри прошли, и Муха, улыбнувшись во весь рот, признался:
— Меня мамка летом частенько заставляет отца от ожогов сметаной мазать, я привыкший!
Банзай, оторопевший от неожиданной развязки, сердито буркнул:
— Ладно. Спасибо, — и направился прочь, все убыстряя шаг, чтобы никто не заметил смущения, залившего все его лицо и даже уши.
Переступив порог школы, он сел на табурет и осторожно положил пустой пузырек на пол, помолчал некоторое время, а потом вдруг выпалил:
— Ты меня прости, Федька. Зря я так с тобой.
— Да ничего, — изумленно протянул тот.
— А вам Михаил Юрьевич большое спасибо и… до завтра! — серьезным тоном продолжил Банзай и стремительно, не дожидаясь ответа, выскочил наружу.
На следующее утро от дверей школы неслись крики и смех доброго десятка ребятишек. Учитель вышел на порог и громко объявил:
— Так, заходите внутрь, мойте руки, садитесь за стол и наливайте себе чаю. Только осторожнее, самовар горячий.
До самого вечера из освещенных стоватной лампой окон бывшего курятника неслась неторопливая речь Михаила Юрьевича и восторженные детские вопли. С тех пор школа не пустовала ни одного дня. В результате, местная ребятня прослушала целый курс предметов самых различных областей науки. Витька Головастик, например, изучил применение лечебных трав и тайком бросал родителям в заварник странные смеси, повлиявшие на них самым странным и решительным образом. Родители перестали постоянно ругаться, и отец впервые увез Витьку с мамой на далекое лесное озеро с палаткой и удочками. Манька научилась плести брошки из тонких металлических нитей и прикрепила потихоньку одну из них на любимое мамино платье. Не прошло и недели, как к ним в гости пришел высокий милиционер дядя Гриша, который поправил покосившуюся дверь и начал проводить у них долгие вечера, во время которых мама радостно вздыхала и краснела от счастья после каждого прикосновения гостя. Гошарик Хромоножка, названный так в честь своей уродливой, повернутой внутрь ноги, стал изучать гимнастику и проснулся однажды полностью здоровым, чем заставил родителей плясать по комнате от счастья.
Так прошел месяц. И вот уже вся детвора деревни не могла дождаться утра, чтобы начать занятия. Вместе с учителем они сделали во дворе спортивную площадку, выкосили поле для игры в футбол и возвели небольшой пристрой к школе, поскольку места на всех уже не хватало. Но на этом обуявшая их всех жажда деятельности не иссякла. Очень скоро ученики наносили песок на берег деревенского пруда, соорудили вышку для ныряния, а напоследок построили плоты разного размера для игры в битву при Саламине.
Правда, кроме детей в школу никто больше не наведывался. Взрослые упорно игнорировали занятия. Но вот в одно прекрасное раннее утро на пороге бывшего уродливого барака возник Федька, стеснительно морщащий лицо и упорно не поднимающий головы.
— В чем дело? — поинтересовался Михаил Юрьевич, листавший какой-то конспект.
— Вот, мамку привел, — отрывисто бросил мальчик в ответ на вопросительный взгляд, — тоже учиться хочет.
Женщина в старом, выцветшем платье с испугом в глазах робко выдавила:
— Можно мне к вам?
Учитель ободряюще улыбнулся и кивнул головой, приглашая зайти. С того дня в школе появились совершенно новые ученики. Сначала стесняясь и прося учить их потихоньку, отдельно от остальных, потом все увереннее и увереннее женщины «Отребышей» начали посещать занятия. Скоро их стало так много, что пришлось разделить учебный день на смены, приказав ученикам-переросткам приходить рано утром или уже после окончания рабочего дня. Так или иначе, уроки для взрослых приобрели необычайную популярность. Ирка Малькова, например, прослушав курс домоводства, сварила, наконец, своему молодому мужу густой, наваристый борщ, за что получила охапку полевых цветов и необычайно долгую ночь любви. Нинка Гусева, самая забитая баба деревни, начала заниматься йогой и очень скоро настолько решительно и однозначно запретила мужу приходить домой пьяным, что тот был вынужден пару раз ночевать в сарае со свиньями, после чего бросил пить и начал называть жену не иначе как Нина Петровна.
Шло время, и ряды женщин потихоньку, еще более осторожно начали пополнять мужчины. Одним было неудобно, а иным мучительно стыдно, но чувствуя, как странным образом меняются их жены и дети, заражаясь их проснувшимся интересом к новым для себя горизонтам, они не смогли остаться в стороне от происходящего.
И вот постепенно в характерах, мировоззрении и даже лицах живших здесь людей начали происходить сначала неуловимые, а потом все более заметные изменения. Покосившиеся дома стали ремонтироваться, покрываться краской и резными ставнями, пьяные драки прекратились, а в библиотеку соседнего села (где и располагалась общеобразовательная школа) началось такое бурное нашествие, что старая библиотекарша в сердцах назвала соседей «татарской читальной ордой». Даже Евгений Павлович на очередном уроке курса «местное самоуправление» выдвинул инициативу постройки у обочины близлежащей трассы недорогого кафе, в котором могло бы работать несколько самых бедных сельчан. На резонный и вполне логичный вопрос: «Где взять деньги», он выложил на стол купюры из своего рабочего сейфа (накопленные, как вы понимаете не совсем честным способом) и гордо заявил во всеуслышание:
— Отребышевцы денег платить не будут, они их будут получать!
Не откладывая инициативу в долгий ящик, несколько местных безработных на следующее же утро начали расчищать площадку у обочины, а Вихарев поехал пробивать разрешение на строительство. Однако вернулся он смущенным до крайности:
— Комиссия едет по поводу курятника, сам Распилбаум с ними! Предвыборная кампания!
Это известие взбудоражило всю деревню, заставив женщин перетряхнуть бабушкины сундуки, обновить обувь, подмести потрескавшуюся деревенскую дорогу и начать обсуждать на вечерних занятиях перспективы встречи с первым лицом государства.
И вот одним августовским теплым днем кортеж из двадцати одной черной машины с тонированными стеклами остановился прямо в центре деревни. Корреспонденты ведущих изданий тотчас окружили высокопоставленную делегацию, пшикая на операторов, когда те норовили включить в кадр трещины на дороге или развалившийся пару лет назад коровник. Наконец, делегация прошла по полю и остановилась возле небольшого здания с надписью «Школа ангелов».
— Это что еще такое? — недоуменно и строго посмотрел на Вихарева представитель проправительственного движения «Ихние». — Здесь же должен быть курятник!
— Был, — вздохнул Евгений Павлович (вспоминая свою светлую идею), — но я решил отказаться от него по причине некачественных отечественных кормов и открыть школу для обучения населения в свободное от основной работы и учебы время. Так сказать, не корысти ради, а токмо волею пославших меня селян!
Никто не произносил ни слова, и от испуга староста затараторил:
— Ведь мы — темные людишки тоже хотим просвещаться, ощущать прогресс, быть на пике науки, вот и решили вместо яиц знания, так сказать, высиживать! Так сказать, осуществить модернизацию, о которой вы постоянно говорите, снизу!
Представитель «Ихних» посмотрел на губернатора, губернатор на министра сельского хозяйства, министр сельского хозяйства на президента, президент на главу предвыборного штаба, тот задумался и осторожно поднял палец вверх. В тот же момент Распилбаум улыбнулся горящим огонькам камер и торжественно произнес:
— Вот! Вот пример того, как люди, не дожидаясь подачек сверху, сами проявляют инициативу по улучшению собственной жизни. Именно благодаря им и движется впере…
При этих словах президент запнулся, потому что дверь распахнулась, и на пороге появился услышавший шум за окном учитель в белой майке и черных спортивных шортах. Не теряя времени, он подошел к высокопоставленному гостю и протянул руку:
— Рябинин Михаил Юрьевич, учитель!
— Распилбаум Семен Семенович, президент, — оторопело отозвался тот.
— Все пилим, Семен Семенович? — строго спросил учитель и его визави моментально стал похож на нерадивого ученика, прогулявшего вчерашние уроки.
— Так все ж пилят! — вырвалось у президента, — и я тоже подпиливаю, ну чтоб не отставать.
— Плохо, Семен Семенович, очень плохо! Приходите сегодня вечером — у нас урок честности будет в семь тридцать.
— Приду, приду обязательно…, — растерянно пробормотал гость, с испугом отступая на шаг назад, — я, правда, в плане честности не очень способный, но ничего, приду…
В тот же момент он повернулся и быстрым шагом направился к кортежу. Все сопровождающие лица, содрогаясь втайне от возможных последствий такого срама, бросились следом, не произнося ни звука. Только министр сельского хозяйства укоризненно кивнул на Михаила Юрьевича:
— Ну почему в майке-то президента встречаем?
На что получил спокойный и вразумительный ответ:
— Так ведь не я к вам, а вы ко мне…
На том ситуация и завершилась… для телевидения, но не для участвующих лиц. На следующий день после произошедшего к школе подкатил огромный трактор в сопровождении автобуса омоновцев. Нарядные ребята в черном, выбежав наружу, окружили строение, бесцеремонно выпроводив Учителя с детьми наружу. После этого трактор, опустив вниз огромный металлический шар, начал крушить и ломать постройку. На шум прибежали селяне, но робкие попытки протеста были пресечены на корню резиновыми дубинками и матом.
Вскоре вместо школы, так много изменившей в жизни этой деревни, осталась лишь кучка жалких обломков, стыдливо скрывающихся в облаке пыли. Командир подразделения неторопливо подошел к Учителю и грустно констатировал:
— Странно, вы вроде бы умный человек, а не знаете, что в стране Распилбаумов любое благое начинание заканчивается тюрьмой или позором!
Михаил Юрьевич ничего не ответил, лишь тихо улыбнулся и окинул сожалеющим взглядом полные слез детские лица.
Когда Рябинина увели в автобус, Евгений Павлович смущенно подошел к стоящим у развалин бойцам.
— И как же мы теперь будем жить-то? — растерянным тоном спросил он.
В ответ на это командир подразделения, майор, прошедший за свою жизнь десятки горячих точек, много раз вытаскивающий из пекла умирающих друзей и одиннадцатый год стоящий в очереди на квартиру, зло сверкнул глазами и бросил:
— Как все остальные — в дерьме!