Свежий Номер

№ 3 (89), 2012

14 — 41˚
Не учи ученых…
Но!
Как нам жить без прирученных —
Не скрученных и огорченных —
Ослов,
Собак
И прочей птицы?
Нам Чехов усмехнулся Ниццей:
Попробуйте на
Сахарин.
Хо-хо…
Скелет —
Песок Сахары.
Бо-бо! —
Бодаются архары.
Ро…ро…
Сияет в небе смерть младая,
Ладьей вбирая пары нас.
Один иприт — и на
Парнас!
И прет, и прет, пары вдыхая,
То охая, то подыхая.
Куда ты прешь!
И это тоже.
И кто-то влез
И сердце гложет.
Стрелки по стрелкам.
Врет компас.
Не врет:
Изюм — мизюм — Кавказ!
Квак! Квак! — былое аз!
Верченье цифровых сношений
Хоть крепче водки,
Но пророк
Не впрок игрок.
И гроб хрустальный с кем-то в споре.
И в створе нежном вскоре,
Вскоре —
Перерожденный Колизей.
И не проснулся Елисей.
А нареченный Алексей
Всех увлеченных в ЦОЦ сманил.
Нет отреченных — крокодил…
Орбита — Молох — плуг и плох…
Так некогда и Гоголь мог.
И видит бог…
Ох, видит…
Ооох…

будут споры не скоро
споры будут не споры
прорастаю
                         разбужен
отражением
                            в лужах
чтобы снова как прежде —
под колеса —
                        в надежде…

Худо художнику —
Дожу — дождику тож.
Нету Венеции — нету венца.
Тусклая свинцовая ложь
заиндевелого лица.

Засиженные
муками любви
глаза
в пыльную духоту заплечья
что-то поют,
как поют тормоза,
транслитеруя жизнь человечью.

Худо тебе, мальчик, худо.
Дед мороз за спиною — Хлудов.
Не тычись в зазеркальные щели —
пели мели, шушукались ели.

И,
сдирая
последнюю,
запечатленную в Боге,
кожу,
мой хороший, не корчи рожи.
Если можешь.
Если сможешь.
Ты ж художник.
Ты — дождик.
Ты — дож.

И Венеция — всполохи сплошь!

I. о вола тео т явс о вола и в бюле дово лоп волы т а что я лов а-а-а я лов о-о вола еримо д дох сий ики лев еине жар боер п пал сич и пи — пи — п а Велимир у рими лев ев ха-а ах ев а бел хабел ин белх ин белх синь бел хазен ив бюл меит сачирп о волатео тявс овола ovo яяяяяяяль?

II. святое талово алово половодье любви ты лов воля отча аловоово ля-а-а-а до — ми — ре великий исход преображение числа π пи — пи — пи Рим льва вели миру а — ах ве — веха! хлеба! хлеба! хлебни хлебни не захлебнись причастием любви святое талово алово ovo лляяя! я! я! я! я! я!

луна крадется сквозь кусты
бледнее утренней звезды
за ней влекутся без узды
мечтой улитые листы
и пустозвонные мосты
и длинношеие кресты
и вслед — молчащие уста
единственные из ста
и в спину тычутся персты
и прячутся ежом поддых
и тени прыг и ангел дрых
и дым вминается в костры

река — гроза — рассвет навзрыд
столяр — фреза — и стол накрыт
а мимо тащится покой
никто таврорит в вышине
луна пасется надо мной
она мне кажется луной
под гибкой ивой
                                на спине

Ты был. Один. Потом нас было двое.
  Потом вишневый сад и вишен полный таз.
    Ты не скучал, но часто беспокоил
      В крыльце пустом заброшенный матрас.
        В тени безлюдья старенькой деревни,
          Среди кустов и высоченных трав,
             Бродили шепоты и вздохи прежних, древних,
                Лишенных временем своих наземных прав.
                   Ты поразил меня тогда одним открытьем
                      Среди канав и влажных рытвин,
                          Когда величие и тишина обрыдли
                             И затуманилась игра.

Вминая след в одну из тех тропинок,
   Что сетью тайною округу обнесли,
        Отбросив ветку, ты пропел мне в спину —
           А стежки-то еще не заросли.
               И дед, и прадед здесь толкли трясину,
                  Выпестывая бежины луга,
                     Пуская вверх беззлобные несильно
                        Пророчества с устатку, наугад.
                            Прошли века, часы, рубцы касаний.
                               Мы голос пробуем в распевах тех посланий,
                                   Сбывая быль среди угрюмых зданий.
                                        Прости, Иосиф, — наш невольный брат…
И небыль сбудется за новым поворотом.
   И в горле встанет безвоздушный вдох.
       И шкура тонкая, промасленная потом,
          Сожмется грамоткой с единым словом — Бог!
              И бросишься стоять над дымным перекрестком
                  В кровавой мошкаре снующих звезд,
                      Безумствуя сыскать под шулерским наперстком
                          Украденное тело, пока Великий Пост.
                              Впивая шум земного притяженья,
                                  Сознаньем ощущаешь продолженье,
                                        Боясь спугнуть Воскресное томленье
                                            Зависших в пустоте жестоких грез.