Свежий Номер

№ 6 (199), 2022

1
А всадник — это тот, кто был в саду.
Ограда ботанического сада
Пророчит много яблок на беду
Зашедшему, куда идти не надо.

Их бел налив и шапка так красна,
Что сладко вдруг прохожему и жутко,
Что вот уже гражданская война
Свершается внутри его желудка,
И тянется рука за облака,
Точнее, за ограду снов и лет,
И мыслится ограда как награда,
И длится бесконечная рука,
Как будто ей не хочется, не надо
Знать, как устроен ангела скелет…

Ночами надо спать. А не мечтать,
Как будто безопасен сад и светел.
Ночами надо спать, а не хватать
Все то, что манит душу в куст и пепел.
Ночами надо спать без задних ног,
Чтоб не попасть под пули звездопада,
Ночами надо дрыхнуть, как в кино,
И даже храп не бросить за ограду.
Как спит студент, ночами надо спать
(Экзамен завтра), лежа на конспектах,
Не сможешь взять, пока не сможешь сдать,
Так спи, а не шатайся по проспектам.
Кто спит, не спишет. Препод углядел
В твоей душе чудовищный предел.


2
Но яблоки! Их тысячи во тьме.
Цап, цап калитку. Страшно приближаясь,
Вдруг — молния — блистают на коне,
На конском теле яблоки-скрижали!

Как линии на карте, чертежи
Узоруют на крупе иноходца —
Маршруты лжи, маршруты страшной лжи.
И в стремени конечность полководца.

А выше правды нет — сказали вы?
Нет? Ничего вы, сударь, не сказали?
А выше вам не прыгнуть головы,
Венчающей те яблоки-скрижали.
Был всадник сед, но взглядом молодым
И мудрым он смотрел на поле боя.
Большого взгляда этот долгий дым
Сам по себе был ордена героя
Достоин. Но садовника рука
Гораздо дальше сада простиралась,
И я смотрел, смотрел на облака,
В которых чья-то форма формовалась.

А в лапищах я яблоко держал,
Держал оцепеневшими руками.
Конь всадника-садовника заржал,
Над мной заржал — вверху, над облаками.

И жутко обступал гудящий сад,
В нем сонм летал существ каменнокрылых,
И вспоминалось все, что раньше было,
И небо разобщенностью плеяд
Пугало, да и ковш перевернулся,
И млечный путь стекал на слово «смерть».
Я выдержал, но он не улыбнулся.
Я понял, что не сдам. И пошатнулся,
И сдал назад, пытаясь улететь.


3
Шипы растений и шипы ограды.
Шипение глухого соловья.
Я этого не понял — и не надо,
Но там осталась Родина моя.
Что думал всадник, коих очень много
На постаментах Родины моей?
Гора нужна, чтобы молиться Богу.
Единственный, он всех их был милей.

Откуда-то из глубины пещеры
Послышалось пронзительно — скажи мне,
Куда ты положил его, садовник?
И женщина, в которой много веры,
Застыла перед ним в скульптурном гимне,
И вышел ангел в чине подполковника.

Вот тут бы и удрать! Но ангел так
Был виден хорошо, что можно было
Рассматривать строение крыла,
Суставы, кости. Он взмахнул. Как стяг,
Расправилось крыло и все закрыло,
Чем раньше эта жизнь моя была.

Она звала, и всадник обернулся.
Она смотрела, не могла узнать.
И я шептал: ночами надо спать,
Как будто сам я сплю и не проснулся.
Но то была как будто и не ночь,
А просто очень ранний час рассвета.
Вот тут удрать — и яблок уволочь,
Но лошадь все быстрей велосипеда,
А пчелы — меда. Длился разговор.
Лучился ангел. Чувствуя, что вор,
Я перестал предчувствовать спасенье.
Я понял вдруг, что видел воскресенье,
И для молитвы мне не хватит гор
Альпийских, андских, гималайских, прочих,
И я позвал (точней, хотел позвать):
Равви! Но он сказал: спокойной ночи.
Плоть немощна. Ночами надо спать.


4
Но будет день, когда не будет сада,
Но будет свет, когда не будет тьмы,
Но будет путь и лестница из ада,
И всадник впереди, и следом мы.

Я выплюнул ошкурия и семки,
Я яблоки садовнику вернул,
Я птицей был, но я упал на землю,
И только так я небу присягнул.
И понял я: не примет он экзамен,
А примет лишь меня, какой я есть.
Мне захотелось лишь остаться здесь —
Смотреть на лошадь тихими глазами.

Но яблок гесперид не спер Давид.
Они с кариатидами в дозоре —
Обходят сад и держат сверху море,
Которое считаем небом мы.
Крепчают неокрепшие умы,
Каменнокрылый ангел там стоит
И, может быть, помолится о воре.


5
Однажды днем я видел страшный сон.
В нем конь скакал без всадника и цели,
На нем как будто яблоки поспели
И капали на камень и газон.
Но сад есть крест, а крест есть древо сада,
И он вбежал в ворота умирать.
А я пришел, куда ходить не надо.
Чтоб видеть сон, ночами надо спать.

Иосиф, друг, мне истина дороже,
А истины дороже только Он.
Я пробужденья жду, а жизнь есть сон,
А дни идут колоннами по коже
В тени Его блистающих знамен.


6
Все это думал я всего мгновенье,
Пока смотрел садовник на меня,
А после на дыбы поднял коня,
И для удара конь занес копыта.
С его боков упруго, без лимита
Вдруг яблоки посыпались. В смятении
Зажмурившись, как мертвый, я стоял.
Вдруг тишина нахлынула. Заря
Вставала над проспектом. Озарял
Пустынность улиц фонаря маяк.
Да будет свет? Сказал, и стало так.

И я пошел домой, звеня цепями,
Уздечками и удилами дней,
Тенями сада над кладбищем пней
И райскими тупыми голубями,
Что у помойки возятся опять.
Стучат копыта — как им не стучать?
Бесплотный дух с гранитными крылами,
Привыкший нас из сада провожать…
И, яблоко доставши из кармана,
Я грыз его, как будто это манна,
И быстро шел сквозь ночь ложиться спать.

О Родина моя. Коктейль из Коктебеля,
Смородины, тайги и сусликов степных.
Какой я знал тебя, когда цикады пели?
И головы цикад что думали про них?

Шестая часть земли уходит под картофель.
Так каждую весну народ и корнеплод
Вступают в договор и образуют профиль.
Пока он смотрит вдаль, непобедим народ.

Смотря за горизонт, мы многого не видим.
Не видим мелочей, чтоб главному служить.
О Родина моя. Твой профиль ненавидим,
Невидим твой закон. Лишь этим можно жить.

Я проплывал. Текли моря,
Озера наполнялись ядом.
Я пролегал. Земля моя
Меня преследовала взглядом.
Я улетал. Под звук шасси
Мечты сменялись облаками.
И было счастье на Руси
Непримиримо с потолками.

Среди поминок, за столом,
Где кости мертвые стояли,
Вдруг каждый думал: кто потом?
Не я ли, Господи? Не я ли?

Вдова, старейшина теперь,
Меж внуков с черными бровями
Глядела скорбно на гостей.
По очереди — я. Но я ли?

Седой и бывший младший брат —
Глаза стального цвета стали —
Ощупал ими стол, как сад.
Не может быть, чтоб я. Не я ли?

И пятилетний внук сестру
Не обзывал, не ел варенье.
Я видел смерть. И я умру.
Так жизнь меняет откровенье.

Но вслух о том сказать нельзя,
И каждый смотрит на соседа.
А может, он? Жена? Друзья?
А может, бабка раньше деда?

Мы собирались у печи,
И Дед сказал: помру я прежде,
Но Бабушка в ответ — молчи!
Сначала я. Мертва надежда,
Война проиграна. Она
Пережила, конечно, деда.
Но то не радость, а вина
И пораженье, не победа.

И вот я как в последний раз
На всю семью свою живую
Смотрю, не зная день и час,
До коего меж них живу я.

Готово место, продан дом,
Никто не смотрит в спину долго,
Сад срублен и покрылся льдом,
Но жизнь все кажется мне долгом,

Проектом замка в чертеже,
Ростком цветов, что вдруг завяли.
Не я ли. Господи, не я ли?
И слез не хочется уже.

Я смотрю, как быстро сверкают пули.
Двухголовая птица летит в лазури,
Небо краснеет снизу.
Этот плат, как ангельский плац, прекрасный,
Сколько раз в тоске ледяной, ужасной
Я примерял, как ризу.

Риза ночи спускалась на блеск собора,
Я не слышал прежде такого хора,
Не видел такого блеска.
Эту ночь, прокатившуюся внезапно
По стране измученной и нежадной,
Кто оборвал, как леску?

Как солдат безоружный, рыбак ненужный,
Чтобы быть рукопашным, я стал бездушным,
Я не видел отважней рыбы.
Но упавшая птица из ниоткуда,
Двухголово слетевшая из-под спуда,
Понесла и разбила глыбу.

И пустая вода отразила алым,
А поверх лазури покрыла белым,
Застелила степи платком кровавым,
Облака плескала над чистотелом,

И смотрел я глубже и в бездне страшной
Наблюдал полет двухголовой птицы,
Взмах ее крыла в стороне столицы,
Крах всего, что было многоэтажным.

Неужели так было? — Меня спросили
Удивленно, совсем не подозревая…
Я смотрел на будущее России,
Как собака сторожевая.

На фронте интернет, в тылу — опять.
Убьют, в окопе будет интернет.
Тебя уж нет, но будет интернет.
Мне сложно это время понимать.
И будут мертвые всего лишь не в сети,
Как будто просто время взаперти.
Такое время — смерти и пути,
И, в интернете тропари нагуглив,
Быть может, прах, пожарище и угли
Читает так, что глаз не отвести.
И молится, мол, Господи, прости,
Нас нужно всех простить и всех спасти…

Так долго выбираться из горсти,
Благословенья требуя в ответ!

Будет время, когда заплачу в своем дому,
Будет время, когда случится со мной беда —
Аллилуйя ныне Господу моему,
А потом аллилуйя Господу навсегда.

Если глаз своих я к небу не подниму,
Если крест свой пуховый будет нести невмочь –
Аллилуйя утром Господу моему,
А потом аллилуйя Господу день и ночь.

И, наверное, можно отречься от многих слов,
Мы меняемся чаще, чем кажется нам самим.
Но один есть закон, и этот закон таков:
Аллилуйя Господу. Все остальное – дым.