Свежий Номер

№ 3 (196), 2022

Туманится даль предвечернюю мглою.
Смыкается ночь над душою бездомной…
Лишь голуби кружат опавшей листвою.
Лишь омуты глаз все черней и бездонней.

И будут снега от Покрова пластаться,
И плакать капелями в день Евдокии.
И встретиться вновь тяжелей, чем расстаться,
Чтоб стужей дышать на просторах России.

Чтоб только во снах позадавнее лето
Опять приходило в твоем сарафане.
И лили грибные дожди до рассвета.
И пахли малиновым духом елани.

И благовест медленно плыл, зависая,
Дивясь разноцветных лугов узорочью.
И ты косогором бродила, босая,
И плакала, если не виделись ночью.

И были слова горячи, но не лживы…
Теперь по приметам рассудим едва ли,
Что светлой печали задел положило,
Лишь первые звезды на землю упали?

Лишь белые росы от первого Спаса
Легли, как пролог ледяного безмолвья,
Седою предтечей последнего часа,
Забытого верой, надеждой, любовью!

Без любви — не закроется рана.
Без любви — не наступит весна.
Жизнь грустна, как дуа из Корана,
Как акафист о скорби — грустна.

Долгожители, что в Вашей доле,
Если солнце идет на закат?
Если Вашей утраченной воли
Не хватает на грома раскат,

Чтоб звенел над встревоженной крепью,
Пригибая к земле ковыли.
И летела над лесом и степью
Неизбывная песнь о любви...

Волос сед, но не дрогнули руки,
Ухвативши за повод коня.
Где-то сзади отставшие внуки
«Воротись!» — окликали меня.

«Желторотые, что Вы галдите,
Как птенцы средь развесистых крон.
К самой первой, единственной — Гите,
Я в Смоленск — на последний поклон»...

Жизнь порою покажется сказкой.
Распахнет лебедицы крыла.
Ах, какою же стройной и баской
Англосаксов принцесса была!

И какая же только путина
Занесла ее в древнюю Русь?..
Родила богатырского сына.
Разделила княжения груз.

И дрожали скуластые ханы,
Побросав многочисленных жен,
Если я в полуночные станы
Лез с дружиною, как на рожон.

А при встречах — горели ланиты,
И шептали с любовью уста
Имя северной женщины — Гиты,
Чьих волос — не белей береста...

Но кончается путь Мономаха
У подножья простого креста,
Где над памятью горького праха
Асфоделью цветет красота.

И болит незажившая рана
И белеет рубец средь седин!..
Но стрелой в половецкого врана
Метит князя Владимира сын!

За щитом Мономахова рода,
Русь растит боевое жнивье!..
И под куполом ясного свода
Кружит лебедем имя ЕЕ!

Кривая судьбы… Синусоиды дно.
В Рождественских окнах горящие елки…
Я пью свою горькую кровь, как вино.
И к храму бреду в одиночестве волка.

Лишь в горле катается теплый комок,
Что нежностью был с достопамятной встречи,
Когда я впервые судьбу превозмог
И шел на свиданье — Буслаем на вече!

И первую стражу стояла зима,
Отринув бессмыслие слова — предзимье.
И ты торопилась на встречу сама —
Поземки речной осиянная синью.

И руки свои укрывала в моих
Ладонях
                 от хлада морозного пара.
И все повторяла, как школьница, стих:
«Мы вовсе не пара, мы вовсе не пара!»

А я и не помню, что было тогда,
Хоть память приходит больными ночами…
Мелькнули мгновенья, минули года,
Сомкнувшись, как воды, у нас за плечами.

Те зимние дни не вернутся назад,
Растаяв сугробом у самой калитки
Скрипучей,
                     ведущей тебя в палисад,
Где вместо снегов — расцвели маргаритки.

«Цветы Богородицы» — лета привет,
Которое вовремя к нам не приспело…
Как жаль — не сложился о счастье сюжет,
Но это в России — обычное дело.

Бабушка — тетя Лида,
Бабушка просто — Зоя.
Обе дворянки с вида,
Эры До Мезозоя.

Строгие Ваши блузки.
Ровные речи Ваши.
Ах, как звучал французский
Где-то на «Моссельмаше» —

Станции Подмосковья,
Там, где на Бабье лето
Вашей большой любовью
Сердце мое согрето.

Шестидесятые годы,
Рифмами — век огранен.
В небо, сквозь непогоды,
Путь проложил Гагарин.

Помнится — вечный праздник,
Как наважденье, прямо,
Внук Ваш и первоклассник
Бегал с сумкой «Динамо».

И осыпались кроны
Яблоками в корзинки...
Булькали макароны
В кухне на керосинке.

Пеной взошло варенье
И удалось на славу...
Внука стихотворенье
Бабушкам так по нраву.

Снятся все чаще, Боже,
Бабушки в теплой шали.
С орденом черной броши.
С пальцами на рояле.

Только все тише звуки,
И на дворе прохладно...
Но не бывать разлуке.
Время — бежит обратно!

А мама уходит все дальше и дальше.
Она поднимается выше и выше,
Туда, где свирели играют без фальши
И райские яблоки ветер колышет.

Под утро — бесплотным туманом белесым
Слетаются сны к моему изголовью.
В них мама платком кашемировым косы
Покрыла
              и смотрит на сына с любовью.

И тихо мурлычет забытая кошка.
И мордой седой прижимается к раме.
Нам кажется с ней — вот, осталось немножко,
Откроем окно — и отправимся к маме!

Крещенье в матерых снегах принимая,
По месяцам-верстам шагаю упрямо
Навстречу беде окаянного мая,
В котором навеки останется мама.

И встав на колени гляжу виновато,
Как тает свеча на очелье кануна.
И кажется, свет неземной от халата
Врачебного —
                       бел, как надгробья парсуна.

А мать поднимается выше и выше,
И к звездам уходит все дальше и дальше…
И плачут дожди, выпадая на крыши.
И тянутся снеги в Шопеновском марше.

И падает снег, и отбившись от рук,
В угрюмое, зябкое небо
Летит запоздалая стая на юг,
Где зрелищ хватает и хлеба.

Как выбранный невод — скукожилась ширь.
Повыползли Божие страхи…
А я — остаюсь, как российский снегирь,
В кровавой отцовской рубахе.

Которую сын мой примерить успел.
Земля ему — прахом и пухом.
Я б песню ему средь трилистников спел,
Овеянных Троицы духом.

Он в жаркую пору июня унес
Отцовское сердце в ладони.
И только с утра пробудился мой пес,
Призвав к бесполезной погоне.

И что остается: читать псалтыри
На жизнью возведенной плахе?
И клювом в окошко стучат снегири
В отцовской горючей рубахе!

Под вечер навалится… Впору не жить.
Ухабы беды превращаются в горы.
И мытарь — летучею мышью кружит.
И входит печаль за замки и заборы.

Чадит и не плавится воска свеча.
И шелест химер прозвучал за оградой.
И звезды не бросят на землю луча
Утешной отрадой,
                                последней отрадой.

Читаешь синодик ушедших друзей,
А сердце стучится все глуше, все реже…
Россия — одна! И не будет Рассей
Средь пальм и кипящих волной побережий.

С родного погоста, за пару минут,
Стакан, огранив полукружием хлеба,
Коль скоро родные тебя позовут,
Ты должен подняться в холодное небо!

И чтобы полета мгновенья — легки,
И встречи с грядущим не горькими были,
За все заплати и не делай долги,
Оставь пятаки бесполезные в пыли.

Под вечер навалится… Впору не жить.
Светило ушло за леса и проселки.
Но там, за покосами, в облаке ржи,
Кричат перепелки, зовут перепелки.

И зов их подхватят с утра петухи…
Со взглядом бессонным, из призрачной дали.
Ты к ним возвратишься пунктиром строки
Певца непонятной, закатной печали.

Предзимье Рузу погрузило в сон.
Так тянет поплавок на дно грузило.
Уныл сиротский колокольный звон,
И крестная не сходит с неба сила.

Тягучи увяданья года дни.
И тяжело утрами просыпаться.
И слышится: «Распни его, распни...»
Но сердце не желает распинаться

Дождем осенним бесполезных фраз —
Мертворожденных, смешанных с листвою.
Закат, не вспыхнув, за окном погас.
И сад зарос забвения травою.

Твои друзья давно ушли туда,
Где Бог собрал певцов России души.
Они глядят, как тонкая слюда
Покровом льда затягивает лужи.

Но ты своей души не охолонь,
Опорожнив до дна печали кубок.
В печи холодной воскресить огонь —
Любви былой — отчаянный поступок!

И обогнавши вьюгу на бегу,
Как было встарь: когда-то, раньше, прежде
Из черных будней выбели строку
О вере, о любви и о надежде!

Миг юности былой невозвратим.
В ней каждый новый день —
                                                подарок царский...
Как трудно жить среди сиротских зим,
Стоящих ныне,
                           сиротой Казанской.

Как душен застоявшийся уклад
Седых годов, бегущих с горки — в Лету.
И даже под привычный снегопад —
Не попадешь.
                       Зимою снега нету!

А хочется: с крыльца — в родную выть,
Покрытую ледовой чечевицей,
Сбежать и слушать, как умеет выть
Матерая пурга лесной волчицей!

Но сумрачный далекий небосвод
Разверзла шрамом звездная прореха.
И значит, снег сегодня не пойдет.
И значит, вновь земле лежать без снега

В опрелых листьях, брошенных судьбой
Коростою,
                   над волглыми полями,
Где мы бродили в юности с тобой
Морозными Рождественскими днями...

И мне осталось — верить в снегопад,
Как верят в Новогодних сказок чудо…
Чтоб тихо падал сорок дней подряд,
Покуда я любовь не позабуду!

Под золотой обителью небес
Одна тщета… И голубь в аэр круто,
Уходит, а внизу — разор и смута,
И поднял в схватке пики — черный лес.

Как трудно скорбным разумом постичь
Горящие в огне — страны уделы,
И ядом смол отравленные стрелы,
И диких тварей полуночный клич!

Когда на мир спускается беда,
И словно волны — подступает горе,
Справляют шабаш ведьмы Лысогорья,
И цепенеют в страхе города.

Когда на Русь текли орда и лях,
И угрожал тевтон клейменой сталью,
И сеял дождь кровавою печалью,
Чтоб плесенью взошли грибницы плах —

Гремел набат! И трубный выси глас
Рек истину в скрижалях прописную,
Что будет рядом с Богом — одесную
Тот, кто за други примет смертный час!

Земля моя! Приходит твой черед!
Оставь врагу сомнения и страхи.
Тверды клинки и так белы рубахи.
И правое плечо «Марш-марш» вперед!