Свежий Номер

№ 1 (194), 2022

Вы видели, чтоб чайку приручили?
Как попугая в клетку заключили
И глупостям каким-то научили…
Я никогда такого не встречал.

Она погибнет в комнатной теплице.
Ей без свободы гибель на земле.
Без волн и солнца тесно этой птице,
Без ветра на сверкающем крыле.

Телега жизни — это прежде было,
Теперь кругом летящие авто.
Все так летит стремительно и мило,
Что не заметишь, как проскочишь 100.

Уже десятков много лет за дверью.
Они летят пургой по январю…
Да, Станиславский говорил: «Не верю!»
Ну вот и я «Не верю!» говорю…

В этом мире хорошо и плохо,
В этом мире грустно и светло.
Но какая б ни была эпоха,
А зимой за окнами бело.

Снег идет так чисто, благодатно,
Делает пушистым все кругом,
Черные закрашивает пятна,
На стекло садится мотыльком.

Снежный воздух радостен для внучки!
Мы пойдем по снегу погулять.
«Дедушка, возьми меня на ручки».
Снег, Россия, внучка — благодать!

Вот уже и вечер,
Вот уже и ночь…
И никто не может
Никому помочь.

Только сами, сами
Можем мы найти
То, что нам поможет
Все-таки идти.

…Вот уже и утро,
Вот уже и свет.
И молитва в сердце
Как на все ответ.

Все истины, конечно же, избиты.
Но не убиты, не убиты, нет.
Они живут, у них свои орбиты,
И в старости к ним тянется поэт.

Пусть кто-то скажет: это все трюизмы,
Все истины банальны, дважды два…
Но ты в них видишь явную харизму,
Когда твоя седеет голова.

Тогда ты их свежо воспринимаешь.
У них свои орбиты и пути…
И ты все чаще грустно понимаешь,
Что жизнь прожить не поле перейти.

Опять зовут на баррикады,
И шалопаи снова рады.
Опять злодеи всех мастей
На гребне важных новостей.

Опять рекой течет оружье
И прокламации в ходу.
И вдруг — окажемся мы дружно
Опять в семнадцатом году…

Режим такой, режим сякой…
А где же сытость и покой?
И вот уже режим другой —
России это не впервой.

Режим другой — и он сякой,
Такой-сякой, такой-сякой…
И только не сякие мы
И наши светлые умы.

Меня упрекнули, зачем я молюсь
в стихах и надеюсь на Бога…
И требуют звать к топору нашу Русь.
Молиться, мол, это убого.
Мол, надо бороться и надо свергать,
и надо вернуть, мол, Советы…
А после Советы порушить опять?
Нет, люди всегда будут много роптать
и требовать то или это свергать…
Вопросы у нас, а у Бога ответы.

Сегодня плюс сорок. Иерусалим
Безоблачным небом нещадно палим.
К святыням склоняются тысячи спин,
И с ними сегодня писатель Крупин.
Святая Земля! Все святое кругом.
Ботинки он снял и пошел босиком.
Двенадцатый раз в этом граде Крупин,
Он любит везде побывать здесь один.
В Иерусалиме двенадцатый раз!
Он светится весь, убегая от нас.

В Когалым летят одни мужики.
На суровые на вахты летят.
В Когалым летят одни мужики —
Там, где вышки нефтяные стоят.
Там где инеем покрылась луна,
И где воздух под луной ледяной…
Ну, а я лечу туда, где жена.
Ну, а я лечу, ребята, домой.

С Новым годом наступающим вас!
И спасибо вам за ваши труды.
И спасибо вам за нефть и за газ,
Вы спасаете страну от беды.

Вдоль по деревне кошки ходят павами,
Сирень цветет, в скворечнике — птенцы.
А за деревней, на лугу с купавами,
Траву жуют овены и тельцы…

Идет старушка в ситцевом переднике,
Бежит мой крестник с мячиком играть…
В Трофимцеве, как будто в заповеднике, —
Жива деревня, веет благодать!

«Неси, Лукерья, луковые перья.
Неси, Настасья, хвосты карасьи.
Неси, Арина, яйца курины.
Неси, Маруся, жареного гуся.
А ты, Серафима, позови Трофима,
Петра да Анатолия,
Зови их для застолия…»
………………………

Глаза открываю:
Никого-то нет.
Где стояли избы —
Пусто много лет.

Вот дела какие,
Какой керогаз.
А престольный праздник
Троица у нас…

Друг мой, друг…Ты жизнью тяготился
где-то лет, пожалуй, с тридцати.
Ты молился, искренне постился,
ты провидел горние пути.

Ты теперь на тех путях-дорогах
к вечной жизни Богом приобщен…
В мире горнем, милостивом, строгом,
ты, наверно, понят, и прощен.

Я не знаю, я предполагаю.
Я и сам вопросами томлюсь.
Я и сам на милость уповаю…
О душе молюсь.

«Пил чаи с оранжевым вареньем…» —
написал ты в восемнадцать лет.
Счастлив я твоим стихотвореньем…
юности ты истинный поэт.

Чай с вареньем пьем и вспоминаем…
Все прошло, как не было, прошло.
Но ты, как живой, за нашим чаем.
Помним, любим
ясно и светло.

Вижу я тебя в домашнем кресле.
Слышу стихотворный твой напев.
Ты сказал однажды, что воскресли
Мы, еще родиться не успев.

До последнего дня,
до последнего мига
пусть во мне сочиняется
новая книга.

Будет исповедь,
даст Бог,
и будет причастье —
и строка промелькнет
как последнее счастье.

Под переклики осенних стай
В полях, где аулы, деревни,
Земля в округе вздохнет: «Мустай…»,
Качнутся деревья.

Река вздохнет, он любил реку.
В его день рожденья
Поэт молодой прошепчет строку
Мустая — и обретет вдохновенье.

Обычный в мире осенний день.
Но здесь, на земле Мустая,
Он будет всегда, как прекрасный олень,
Проходить, благородством блистая.

И будет ли дождь, или даже снег,
Но здесь, на земле Поэта,
Запечатлен этот день навек
Как день чудесного света!

Под переклики последних стай
В полях, где аулы, деревни,
Земля в округе вздохнет: «Мустай…»,
Качнутся его деревья.

Стихи Магомеда Ахмедова
Читал я сегодня весь день.
Мне стало казаться, что горы
Меня обступают кругом.

Я так, Магомед, погрузился
В твои размышленья, в молитвы,
В твои письмена погрузился
И в песни земные твои,

Что начал завидовать даже
Любви твоей искренней, чистой
К родному аварскому краю
И к матери, и к небесам…

«Где просто, там ангелов до ста», —
Святые отцы говорили.
Но как-то мы все усложнили —
И нет у нас чистой любви.

А вот у тебя и у горцев
Она сохранилась, я вижу.
Поэтому свежестью дышат
И горы твои, и стихи.

В стихах твоих капли истока.
И хлеб первородства, и сила,
Которая Богом дается
Восторженным людям земли.

Я целовал армянку молодую,
Смотрел в ее открытые глаза.
В них жизнь моя неслась напропалую,
Кончалась в них глухая полоса!

Я был в таком отчаянье глубоком.
Казалось, вся тоска мне одному…
И потому податливый твой локон
Я целовал, как будто жизнь саму!

Ты поняла, армянка молодая,
Мою тоску, мою печаль в душе,
Которая никак не излитая,
Томилась, мучилась и плакала уже…

Люблю тебя! Я всю тебя целую
И не хочу стихи теперь читать.
Нет, целовать, всю ночь. Напропалую!
И завтра — на прощанье — целовать!

О, этот Крым — цветы и пальмы!
Роскошный край для забытья.
Все, что нелепо и печально,
Почти не вспоминаю я.

Но вспоминаю: точно так же
Луны желтела полоса,
И на ночном спокойном пляже
Негромки были голоса.

Мы приходили с ней купаться,
Кидали гальку в темный вал —
И мокрые в песчинках пальцы
Я удивленно целовал.

И чувство светлое, прямое
Уверенность давало нам:
Мы с ней мечтали жить у моря
И нежно верили мечтам.

И хоть у всех таких историй
Конец печален, но с тех пор
Люблю я ночь и свет от моря,
И древний дремлющий Мисхор.

Что-то я суечусь и петляю…
Но сегодня притормозил.
По Тверскому бульвару гуляю,
Набираюсь возвышенных сил.

На душе тут заметно теплеет:
Все, казалось бы, взято в полон —
Только русской поэзией веет
Выводящий на Пушкина склон.

Один чудак сказал: «Анахронизм Россия.
В ней доживает вымирающий электорат».
Тому, что родина в упадке, а не в силе,
Мне кажется, он очень даже рад.

А я не рад. А я смотрю вперед
И умоляю родину-Россию:
«Преображай электорат в народ
И обретай спасительную силу!»

Засверкали небесные пилы,
Топоры засверкали — и вот
Лед распиленный тронулся к устью
И расколотый тронулся лед.

Ах, весна и стихи — это вечно!
Так и было и будет всегда.
И всегда будет мертвые льдины
Уносить по теченью вода.

В размагниченном времени мы пребываем сегодня.
Даже рифмы и те — словно россыпь древесных опилок…
Время как бы исчезло, ушло и оставило нас,
И повисли в пространстве безвольно понятия жизни.
Честь и правда, отчизна и счастье, и даже любовь
Не наполнены смыслом, а так, словно призраки, вьются…

То на Боге стоял этот мир, то на Мысли,
На Истории тоже стоял этот горестный мир.
А теперь их не стало, как будто их не было вовсе.
Можно верить во все и не верить… И смысл не искать.
Можно так, можно эдак — и это зовется постправдой…
Ничего нет святого и все виртуально теперь.

Сказал ты слово «коньячок»,
и мы попались на крючок —
и захотелось коньячку
в придачу к этому крючку.

Сказал бы слово «молочка»…
И избежали бы крючка.

1
Есть люди пафосного склада —
им обязательно нужна идеология,
национальная идея…
Есть люди грустного склада —
им не нужна идеология.
Им нужна просто жизнь…

Вопрос в том,
что нужно государству?
А ему нужно крепко стоять.
И тут больше подходят
люди пафосного склада,
которым нужна идеология.

А люди грустного склада —
это в основном мыслители,
ученые, поэты, музыканты,
художники, всякие затворники…
Государству они тоже очень нужны —
порой их приходится терпеть,
порой государство гордится ими,
бывает, что и уничтожает кого-то из них.

Люди всякие нужны.
Но государству нужна идеология —
И она появится.


2
Православие, самодержавие, народность —
это была идеология монархического государства.
Была буржуазная идеология,
идеология пролетариата,
которая перешла в идеологию
строителей коммунизма…
Сейчас мы живем в капиталистическом
государстве,
но невидимая рука рынка
не сделала людей счастливыми,
и многие хотят чего-то другого.

Говорят про идеологию патриотизма.
Но встречают сопротивление:
«Нам предлагают проявлять патриотизм по отношению к капиталу?!
Возлюбить тех, кто нас эксплуатирует,
кто присваивает плоды нашего труда,
кто в тайне, за ширмой красивых слов
и вычурных фраз, считает нас быдлом?..»

Идет поиск идеологии.

Кто-то может сказать:
«Теория, мой друг, суха,
А древо жизни вечно зеленеет!»
и будет прав.
Но не срубят ли наше древо жизни,
если у нас не будет достойной идеологии?
Она должна появиться.
И она появится.